— Странно, — терялся Сокол в догадках.
Он ходил расстроенный. Сегодня как раз должен подъехать директор станции, что же ему доложить? Почему на лесосеке остановились работы?
Лесорубы пришли только утром. Покрасневшие глаза и серые лица их казались усталыми, будто финны целую ночь занимались тяжелым трудом.
— Что случилось, товарищи, куда вы пропали? — осторожно начал разговор Сокол.
— Позволили себе отдохнуть, — отозвался высокий и худой, как сухостойное дерево, финн.
— Странно. В честь чего это?
— В честь именин своего бригадира.
Сокол опешил, но, тут же взяв себя в руки, строго взглянул на собеседника.
— Придет Сухтайнен, пусть зайдет ко мне с объяснением.
Рядом с высоким худым финном появилась стройная фигура Форея. Зеленоватые чуть сощуренные глаза его насмешливо улыбались.
— Какое желаете объяснение, товарищ начальник?
— Я хочу знать, почему вы сорвали работу?
— На этот вопрос вам уже ответили, — в тоне финна, как всегда, звучали нотки насмешки и превосходства.
— Вот как! — вспылил Сокол.— В таком случае лично вы на лесосеку можете не выходить. Я увольняю вас как прогульщика и дезорганизатора.
Финн измерил Сокола снисходительным взглядом.
— Когда слишком юных людей выдвигают в начальство, у них часто кружится голова, — иронически заметил он. — Но должен вас предупредить, уважаемый: намеченное вами мероприятие обречено на провал.
Сухтайнен спокойно повернулся спиной к Соколу и, подхватив с земли пилу, зашагал на лесосеку.
—Посмотрим! — побледнел Сокол.
На утро лесосека оказалась безлюдной. «Может, они проспали сигнал», — подумал Сокол и стал усердно молотить болтом о рельс. На крыльцо барака вышел Сухтайнен, лениво потянулся и не без иронии крикнул:
— Из вас бы звонарь монастырский не хуже начальника вышел.
Не дожидаясь ответа, он снова открыл дверь и преувеличенно громко, чтобы Виктор услыхал, бросил кому-то:
— Начальник наш звоном лесины решил валить.
Напрасно Сокол и Стопов пытались уговорить людей выйти на работу.
— Выйдем только с Сухтайненом. Не он один виноват, все, — упрямо твердили лесорубы.
Днем приехал директор. Он рысцой побежал в барак и вернулся оттуда лишь часа через три, бледный, с красными пятнами на сухоскулом лице.
— Просил же вас, Виктор Петрович, не перегибать палку. Так нет, не послушались. Теперь идите, извиняйтесь перед Сухтайненом.
— Ни за что,— решительно заявил Сокол.— Можете меня увольнять, но унижаться перед этим зазнайкой я не намерен.
— В таком случае извиняюсь за вас я.
Директор встал и ушел в общежитие. Через пять минут финны пришли на лесосеку.
После итого случая Соколу ничего не оставалось делать, как примириться со знатным мастером-лесорубом. Но в душе он уже возненавидел гордеца чемпиона. Против желания стал выискивать в нем все отрицательное.
Когда Форей улыбался, глаза его оставались надменно-холодными, отчего улыбка больше напоминала насмешку. Не нравилась Соколу и походка Сухтайнена. Легкая, не в меру развязная, она в то же время была излишне поспешной. На ходу финн часто оглядывался, будто постоянно боялся удара в спину.
Единственное окно временного жилища Сокола глядело в открытое поле, от которого, возвышаясь к лесу, тянулся белый, похожий на огромный курган косогор. Вершину его стерегла лишь одна сиротливо склонившаяся на ветру березка.
«Не повезло ей, бедняге,— думал он о березке,— зимой жгут её ветры, летом отовсюду печет солнце, да и влаги должно быть, мало — оттого такая и болезненная». Как-то на закате дня рядом с березкой Сокол увидел лыжника. Белая куртка, белые брюки, белая с голубым махром шапочка. Лыжник скользнул мимо березки и тут же скрылся, слившись с поверхностью крутого, уходящего к лесу склона. Вид лыжника напомнил Соколу детские годы.
…Ясный декабрьский день, крутая, спускающаяся к замерзшей реке гора, а в середине ее высокий обрыв. Выемка под снежным обрывом напоминала огромную нишу, внутри которой мог бы свободно вместиться солидный дом. По-мальчишески усевшись верхом на палку, Сокол осторожно подъехал к обрыву и пугливо покосился вниз. Там, внизу, против выемки, среди белого снежного покрывала, небрежно разбросав корявые сучья, зловеще чернел пень,
За Виктором, вминая ребрами лыж глубокий снег, спустился его товарищ — маленький карапуз по кличке Сынок,
— Как? — пугливо отодвигаясь от обрыва, посмотрел он на Сокола.