Остается одно — возвращаться домой. Повернув лыжи, Виктор оттолкнулся палками. Ноги по привычке торопливо, словно совсем рядом была ленточка финиша, понесли вперед. Ее надо достигнуть первому, как когда-то в студенчестве достигнуть, порвать грудью. И тогда… Тогда понесут на руках товарищи и подарит улыбку Айна.
«Какой же ты молодец, Витя», — скажет она и, может, даже обнимет, прижмется к лицу горячей щекой.
Бред! Все это бред, тихий бред измученного человека, шепот больного мозга. Лыжи сами несли по таежной тропинке ослабевшее тело, больно ломило в висках, а впереди лежала все та же темная, непроглядная, бездонная пропасть ночи.
Глава X
Усталый, разбитый, с тугими закаменелыми мышцами, утром следующего дня Виктор постучался к Стопову. Приветливый хозяин усадил его завтракать.
— Спасибо, не хочу, — отговаривался Сокол.
— На спасибо сыт не будешь, — пробурчал Стопов, помогая жене, маленькой хлопотливой женщине, расставлять на столе посуду. — Кто-кто, а я уже прелестей холостяцкой жизни испытал через край, на четвертом десятке женился.
— Я, собственно, по делу к тебе, Кузьма Илларионович. Кое о чем по секрету посплетничать надо.
— Дела от нас не уйдут… Давай-ка двинься ближе к столу, Машенька! А ну-ка горячих соседу, со сковородки!
Жена Стопова поставила перед Соколом наполненную пышными горячими блинами тарелку, пододвинула растопленное в чашке масло, сметану.
— Прошу вас, Виктор Петрович, кушайте, — с улыбкой проворковала женщина. Ей, как и каждой молодой хозяйке, было приятно видеть в своей квартире гостя.
— Спасибо, сыт я, — снова отговорился Сокол.
— Затвердил, как сорока, сыт да сыт, — повысил голос хозяин, — знаю, какой он сытый… Ешь, говорю, не то за пазуху блинов натолкаю. Постой, постой, что это вид у тебя такой мятый? Болеешь, что ли?
Виктор отрицательно покачал годовой.
— Ночь я сегодня не спал, — сознался Сокол.
— Не на свидании, ли был, дорогуша? Примечал я, на центральном участке звеньевая одна на тебя очень пристально смотрит — старика Булатова дочка. Не она ли, случаем, ночь у тебя своровала?
Сокол украдкой посмотрел на хозяйку и, встретившись с загоревшимся любопытством взглядом женщины, давясь, проглотил целый блин.
— Ты, Кузьма Илларионович, за пустяками подглядываешь, а серьезных вещей не видишь.
— Критику отложи до собрания, а то ведь мы тебя в списки молчунов записали, — засмеялся Стопов и ласково приказал жене: — Машенька, проведай соседку, а? Побалагурь с ней маленько, у нас с ним мужской разговор будет.
Едва она вышла за дверь, Стопов стал серьезным.
— Ешь и рассказывай, управляйся с двумя делами.
Виктор подробно рассказал о Сухтайнене, о паре золотых часов, о таинственных прогулках финна за Сулаж-Гору.
Стопов, не перебивая, выслушал рассказ агронома, встал молча прошелся по комнате.
— Прогнозы мои подтверждаются.
Он набросил пальто, взял шапку.
— Ты, Виктор Петрович, иди отдыхай пока, а я буду действовать… И смотри, никому ни слова.
Стопов ушел на лыжах к Сужегорску.
В городской квартире Сухтайнена долго не открывали. Только после того, как вышедший из себя начальник городского отделения НКГБ Бобров приказал взломать дверь, она неожиданно открылась, и на пороге появилась сморщенная старушонка в аккуратном белоснежном переднике. Бобров подал ей ордер на обыск. Старушка злыми, подслеповатыми глазками небрежно окинула взором бумажку и протянула ее Боброву.
— Не понэмайм! — с ярко выраженным финским акцентом произнесла она.
— Растолкуй ей, товарищ Стопов, — коротко приказал Бобров, — а мы займемся делом.
Осматривая сарай, Бобров заинтересовался старым поцарапанным креслом с изъеденной молью обшивкой.
— Тяжеловато, не по конструкции, — взвешивая его на руке, заметил он. В спинке кресла обнаружилась коротковолновая радиостанция.
О том, что Сухтайнен — сын крупного канадского лесоторговца, Боброву было известно еще до обыска. Зачем попал в Карелию, какие планы осуществлял здесь, установить не удалось.