— Не знаю, как голос, а вот агроном…
— Пустяки… — перебил председатель, — я на этих фокусах и не таких практиков подлавливал. Получится из вас агроном не хуже певицы. Ей-ей, получится. Приезжайте почаще в колхоз, в наше крестьянское дело поглубже заглядывайте. Чему смогу, научу, а вы меня заодно, самоучка я, практик…
— Спасибо, приеду.
— А еще просьба, если, конечно, вас не обидит, в клубе у нас с песней выступить.
— Что же, я с удовольствием.
— Задержал вас, иду. Так я, Айна Васильевна, в воскресный денек лошадку пришлю, ладно?
— Хорошо, присылайте. Мы вместе с Катей приедем.
Разговор с председателем вернул Айне надежду, что она еще сможет стать полезной в деревне. И все же прежняя беззаботность покинула девушку, улыбка реже открывала ямочку на левой щеке.
— Не идет тебе дутой ходить, сразу на пять лет старишься, — говорила Катя. — Вчера тебя на собрании хвалят, а ты сидишь, того и гляди разревешься.
Айна легла на кровать, посмотрела на маленькую фотографию Сокола.
— Да плюнь ты на него, плюнь! — не унималась Катя. — Он твоего ногтя не стоит. Уехал и даже открытку не шлет, расфасонился — летчик… Небось в каждом городе дивчину завел, его по всему видно — ветер.
У Айны выступили слезы. Как ему не стыдно. Ей так трудно, пешком ходит по деревням, ночует на лавках в правлениях, где и сутки не евши. Другие хоть слушают, выполняют советы, а иные ее же и наругают, кольнут злой насмешкой… Как будто она для себя старается. Поддержал бы хоть словом, порадовал весточкой… Плохо без родного плеча, без поддержки… Неужели он не может понять этого?
— Не надо, Айна, кручиниться, — сменила подруга тон, — вернется твой Сокол, прилетит. Треба только набраться терпения.
— Нет уж, теперь не вернется. И опять виновата я, сказала не то, что думала, обидела…
О многом переговорили в этот вечер подружки, не спали до поздней ночи. Утром Айна написала Соколу:
«Родной мой, прости. Я готова ждать хоть тысячу лет».
Но посланное в Реченек письмо вернулось назад с пометкой «адресат выбыл».
«Я обыщу весь свет, но я найду тебя, все равно найду», — твердила Айна.
Прошел месяц, второй, третий. Она писала на родину Виктора, писала на опытную станцию в Карелию, в военкомат. И все напрасно, напрасно. Отовсюду шли ответы, но ответы неутешительные — никто не знал о судьбе Сокола. Айна тосковала, плакала, втайне надеялась: неправда, Витька хороший, одумается, напишет ей сам.
Надежды разбивало время, Катя вышла замуж и уехала с мужем на север. Еще тоскливее стало Айне в тихом сонном Марьянино.
Утром она уходила из своей полуопустевшей комнатки, и ее уже не тянуло туда, оставаться наедине с собой было невыносимо. Чаще всего Айна выезжала в колхоз «Рассвет» и вместе с председателем Самсоновым целые дни проводила в поле. Самсонов помогал ей познавать тонкости крестьянского дела. Он вместе с ней устанавливал на высев сеялки, первый приходил послушать агронома в агрокружок и был от души рад, когда замечал, как Айна начинала увлекаться работой, которой он посвятил всю свою жизнь.
Время брало свое. Разрасталось, хорошело Марьянино. Новые двухэтажные дома появились на месте стареньких крестьянских хибарок: в прибранном, с посыпанными желтым песком дорожками, старом парке, на берегу пруда, встало красивое и стройное здание клуба, комсомольцы выстроили на окраине просторный, с трибунами стадион. За селом, где был маленький покосившийся от времени полустанок, появились новые станционные постройки, сквер, водокачка, Айна получила квартиру — небольшой новенький домик. К ней переехали мать и младшая сестренка Галочка. Как-то в гости приехал двоюродный брат Анатолий с товарищем по военно-медицинской академии.
— Жениха Айне привез, — тоном заговорщика шептал Анатолий Софье Михайловне. — Ленечка — парень положительный, в возрасте, полюбит, так уже насмерть, по-настоящему.
— Наша Айна ни о ком и слышать не хочет, все о летчике своем — товарище по институту — скучает. Да, видно, напрасно все: не пишет он ей. Сколько уж и времени прошло, не помню, —мать горестно посмотрела на дочку. — А ведь пора ей, не девочка.
— Да ну его к лешему, летчика! Летчики — народ легкомысленный, ветреный. Небось уж женился давно.
— Кто ж его знает, Толя, может, и на самом деле другую нашел. Знать бы ей, Айне. А то ведь бережет себя, что невеста помолвленная.