В родном селе, куда так долго рвался Игнат Булатов, он вдруг почувствовал себя чужим, никому не нужным пришельцем. Было ему уже за шестьдесят, но он не ощущал в себе тяжести возраста, все думал, что жизнь его впереди, что он, а сущности, только готовится вступить на ее порог. Нищая молодость, работа на чужого человека, робкая болезненная жена, за тем, наконец, свой клочок земли, дом, хозяйство. Он получил его заслуженно: что делали двое — он делал один. За двоих он и должен был брать от жизни.
И что ж удивительного, если его дом был просторней и краше, чем у других мужиков, что его Карий обгонял рысаков купца Самойлова, а дети ни разу не надевали лаптей?
Когда по селу ходила группа активистов и потрошила кулацкие гнезда, кое-кто показывал на его дом. Сколько раз он видел в те годы на себе злобные взгляды, слышал несправедливые речи:
— Этот тоже от кулака не ушел, тряхнуть его надо.
Только Федор Сергеевич горячо защищал Булатова,
— Игната трогать не смеем, — повелительно внушал он, — хозяйство своим горбом наживал.
И его, бывшего учителя приходской школы, первейшего вожака раздоленской бедноты, беспрекословно слушались самые буйные головы.
Но потом Федор Степанович разочаровался в своем товарище. Булатов не пошел с ним в ногу, не поддержал в тяжелые дни, мало того, мешал тому большому полезному делу, которому посвятил себя бывший учитель.
Игнат и сам понял это позднее. И не потому бросил родное село, дом и хозяйство, отдал в колхоз землю, что боялся погибнуть, а потому, что стыдно стало других, стыдно своего товарища, стыдно самого себя. Годы не выветрили укора совести, он жил с ним неразлучно.
Но разве он не понес заслуженной кары? Разве мало повидал он насмешливых взглядов, маялся на чужбине, томился без любимого дела? Разве не в наказание ему оттолкнулись от него сыновья и он стал чужим в собственном доме?
…Большой колхозный клуб манит огнями. Игнат никогда еще не был внутри этого каменного сельского дворца, хотя его, словно любознательного мальчишку, не раз тянуло туда. «Зайти или не зайти? Зачем? Что ты забыл там, Игнат?» Но рука уже тянулась к скобе. Игнат медленно открыл тяжелую дверь. Яркий свет ударил в глаза, многолюдье выбило из колеи мысли, Но возвращаться было поздно,
При входе Булатова большинство сидящих в клубе оглянулись и удивленно зашептались. На сцене за покрытым кумачовым полотнищем столом стоял Федор Сергеевич. Он тоже заметил Игната, но не выразил удивления. Только глаза, глубоко запавшие и холодные, зеленоватые, как июльская вода на пруду, чуть потеплели, да в речи проскользнула невольная запинка.
Игнат остановился у двери. Статная фигура его не горбилась, взгляд голубых глаз был по-прежнему остр, лицо оставалось спокойным. Он видел все: нескрываемое любопытство одних, холодную отчужденность других, открытую неприязнь третьих. Еще и еще окинул он взглядом лица односельчан и только в одних глазах заметил радостный блеск и поддержку. То были глаза его Фени.
С крайней скамейки вскочил мальчик-подросток и быстро подбежал к Игнату.
— Дядя Игнат, — приветливо проговорил он, — проходите сюда, садитесь.
— А ты что же, стоять как наказанный будешь? — оглядывая переполненный зал, спросил он.
— Мне подрасти надо, вас догнать…
— Спасибо, сынок. Старших уважать научен.
Игнат степенно сел на край скамейки, снял треух. Подросток стал с ним рядом.
— Работы на плотине придется отставить, — говорил между тем председатель. — Весна на носу, а у нас еще не подготовлены семена, не подвезен лошадям корм, не отремонтирован инвентарь, сбруя, телеги…
Выступали колхозники. Потом Федор Сергеевич спросил:
— Кто еще хочет выступить?
— Выступи, дядя Игнат, скажи им, — шептал подросток Игнату.
— Я здесь, сынок, вроде как мусор. Меня того и гляди метлой выметут.
— Не бойся. Я тогда всем расскажу, как ты колхозу нашему помогал. Скажи им насчет плотины…
— Сказать-то, верно, и есть о чем. Другой раз научу — сам им глаза откроешь.
Подросток вдруг весь подался вперед и поднял руку. Федор Сергеевич чуть заметно улыбнулся.
— Хочешь чего спросить, Фима?
— Федор Сергеевич, — краснея и заикаясь, промолвил Фима, — дяде Игнату слово сказать позволите?
— Игнату Булатову? — председатель вопросительно окинул взглядом сидящих за столом членов правления. Один из них, седоволосый, с бородкой клинышком старичок, утвердительно кивнул головой.
Федор Сергеевич громко сказал: