Прямо с гауптвахты Сокол попал на полеты. История повторилась. Краснов, докладывая полковнику о вылете, не выдержал:
— Не нужен мне такой штурман. Понимаете, товарищ полковник, сначала ведет себя как положено, обязанности выполняет с точностью, а потом не мычит, не телится. Молчит да и все.
— Гнать симулянта, под суд! — закричал вышедший из себя Зыков.
Зная слабость Зыкова к футболу, Дымов осторожно спросил:
— Может, ему, Геннадий Степанович, занятия спортом мешают?
— А черт его знает, возможно. Зазнался, видите ли, вратарь, гордость команды.
— Так ты тогда, товарищ Краснов, от футбола его освободи, замени, понял? — посоветовал Дымов.
Зыков заморгал глазами.
— Ну-ну-ну, освободи… Палку перегибать не надо. Они без такого голкипера даже аэродромной роте продуют. — Полковник окинул взглядом находящихся на старте летчиков.
— Чичков? Где Чичков? Ко мне его.
Павел, выпятив широкую грудь, встал перед командиром.
— По вашему приказанию прибыл!
— Вот что, комсорг, попрошу этого зазнайку Сокола продраить с песочком на комсомольском собрании.
Комсомольское собрание проходило на открытом поле аэродрома. Летчики, разместившись на траве кто сидя, кто полулежа, косо посматривали на Сокола.
— Должно быть, сыночек маменькин, избалован.
— Воображает много, я, мол, с высшим образованием.
— Его бы к пехотному старшине, он бы его образовал по-иному.
— А физиономия-то какая, заметь, так и хочет сказать: «Чхал я на все и на всех», как будто песочат не его, а нас с тобою.
Сокол молчал, терпеливо выслушивая пылкие речи осуждающих его товарищей. Мысли его занимал на этот раз странный, не относящийся к повестке собрания, вопрос. Он смотрел на плечистого, веснушчатого комсорга и все вспоминал: «Где я его видел?..» В памяти вставала Карелия. «Это не тот ли, что у Кугача реку перемахнул? Похож, страшно похож». Наблюдая дальше, комментировал: «Немногословен, говорит коряво, а улыбка такая, будто перед кем извиняется».
Председатель собрания попросил Сокола объяснить свое поведение. Виктор встал.
— Я постараюсь исправиться.
— Это твой долг, ты же готовишься в партию! — послышался чей-то наставительный голос.
— Я исправлюсь,— повторил Сокол и, будто охваченный сомнением, неуверенно добавил: — Постараюсь.
Заметив в речи Сокола какую-то недоговоренность, рассеянность, Павел почувствовал, что причина недисциплинированности штурмана не в футболе, не в зазнайстве, как решили его товарищи. Часто ловя и себя на рассеянности, Павел решил: «Пожалуй, влюблен, как и я».
После собрания, увидев Сокола одного на подоконнике учебного кабинета, Павел подсел рядом.
— Потолкуем, а?
— О чем?
Павел, неловко улыбаясь, посмотрел в окно. По зеленому полю аэродрома на равном расстоянии треугольником стремительно неслись на взлет самолеты. Трава за ними ложилась до самой земли, отливала зеленым глянцем.
— Что такой постный в последние дни ходишь?
— Старая песня. Надоела до одури,— отвернулся Сокол.
— Ну, закипел. Самовар, — добродушно улыбнулся Павлик.
И эта его спокойная улыбка, дружеский, совсем не похожий на крикливые выступления товарищей на собрании, тон как-то сразу же охладили вспыхнувшую досаду Сокола, невольно расположили в пользу Павла,
— У тебя, может, нелады дома?
Сокол отрицательно качнул головой.
— Понимаю. А девушка у тебя есть?
В памяти Сокола встали сухая осенняя степь, сизые островки полынника, странная, непонятная гримаса на лице Айны. Вопрос застал врасплох. В до отказа заполненных учебой днях у него, кажется, не оставалось времени для воспоминаний.
И все-таки его неотступно преследовал образ Айны — ее ямочка на левой щеке, темные, скрытные глаза и вся она, яркая и красивая, то ласковая, то дерзкая, то замкнутая и загадочная. Сокол продолжал любить Айну, наверное зная теперь, что любовь его не взаимна.
Есть ли у него девушка? И да, и нет, а вернее, конечно, нет. Была, а теперь уже нет.
— Была, но она меня не любила.
Павел искоса посмотрел на Сокола: на его с маленькой горбинкой нос, чистый высокий лоб, правильно очерченные губы, серые глаза мечтателя,