В самолете Харви хотел бы сидеть рядом с Оливией. Это было первое ее путешествие за океан, и Харви предвкушал, какой радостью будет сиять ее лицо. Она умела радоваться жизни. Эта черта характера жены всегда нравилась Харви. Он считал, что именно поэтому она и была превосходной матерью, лучшей и желать нельзя. И Харви все время пытался дать понять Оливии, что это качество ее натуры значит для него больше, чем сексуальные утехи, которые – пожелай он того – можно легко найти и на стороне.
Однако ничего искать на стороне он не хотел. И даже представить не мог, что где-нибудь еще может получить такое удовольствие, которое он получал последние четыре ночи, занимаясь любовью с Оливией. И это приводило Харви в растерянность. Он уже успел смириться с ходом своей семейной жизни, знал, что можно и чего нельзя ожидать от своей жены, и вдруг…
Поведение Оливии нарушило все его представления о ней. Перед ним предстала совершенно другая женщина, не та, с которой он прожил семь лет и к которой привык. Будто все ее чувства, намертво запеленатые, вдруг вырвались на свободу, мстя за свое длительное заключение.
Одежда, которая сейчас была на Оливии, будоражила воображение Харви. Плотно облегающие джинсы подчеркивали пленительные бедра и восхитительно длинные ноги. А уж от пуловера с глубоким вырезом нельзя было отвести глаз.
Каким-то непостижимым образом свободный пуловер подчеркивал отсутствие на Оливии бюстгальтера. У Харви не выходила из головы мысль о том, что могло бы его ожидать ночью, когда путешественники опустят спинки своих кресел и в салоне погаснет свет. Сейчас же… Харви перевел взгляд на Аделайн, невозмутимо сидевшую рядом с ним и смотревшую в иллюминатор. Аделайн, по-видимому, понимала, что босс расстроен, встревожен и в плохом настроении. Один Бог знает, как она воспринимает создавшуюся ситуацию. Не то что Харви это беспокоило, но ему необходимо поставить все точки над «i», прежде чем самолет приземлится в каирском аэропорту и они доберутся до «Оберж де пирамид».
Одежда Аделайн тоже подчеркивала ее сексуальность, хотя и не столь откровенно, как у Оливии. На Аделайн была длинная темно-синяя юбка с разрезом на боку, доходившим до середины бедра, откуда начинался ряд пуговиц, поднимавшихся до талии. Юбку дополняла облегающая блуза в тон, на которой было не меньше пуговиц, чем на юбке, – для того, чтобы привлечь внимание. Что же касается фигуры, то тут Аделайн заметно уступала Оливии.
Вероятно, почувствовав его взгляд, Аделайн с вопросительным видом повернулась к Харви.
– Какая-нибудь проблема? – В ее голосе прозвучали сочувственные нотки, приглашающие Харви поделиться с ней тем, что его беспокоило.
Харви никогда не разговаривал с Аделайн о своей жене и не собирался нарушать это правило сейчас. Его отношения с женой никак не касались личной помощницы. Даже тогда, когда он подумывал, не переспать ли с Аделайн, он не прибег к стереотипному аргументу всех неверных мужей: «Моя жена меня не понимает». Харви знал, что, если бы и решился на адюльтер с Аделайн, все равно никогда не позволил бы любовной интрижке повлиять на прочность своего брака. Его семейная жизнь священна и неприкосновенна. Так было, есть и будет.
– Нет-нет, все в порядке, – поспешно заверил Харви, плотно захлопывая дверь перед вопросами, которые легко прочел в проницательных серых глазах помощницы.
Аделайн была женщиной сообразительной и толковой, схватывающей все на лету. Отсутствие гармонии в семейной жизни босса было для нее очевидным фактом, но ответ Харви поставил точку на обсуждении этой деликатной темы.
– Я подумала, может быть, мне лучше переехать в отдельный номер в «Оберж де пирамид» или остановиться где-нибудь поблизости? – высказала она предположение, бросив на Харви многозначительный взгляд, перед которым не устояло бы большинство мужчин.
Намек был весьма прозрачным и недвусмысленным: Аделайн приглашала босса поразвлечься, не придавая это огласке, если он ничего не имеет против.
Харви всегда гордился своей честностью, но, похоже, чуть не стал настоящим лицемером. Ведь он частенько задумывался, не завести ли ему небольшую интрижку на стороне, как делают многие, самый обычный способ удовлетворения сексуальных потребностей. Какое счастье, что Оливия полностью изменила ситуацию и ему не придется вступать в конфликт с собственной совестью!
– Я не вижу причин отказываться от зарезервированного номера, – твердо сказал он и подумал, что у него есть масса оснований не делать этого. – Оливия решительно настроена ни во что не вмешиваться и, вероятно, будет очень расстроена при одной лишь мысли о вашем переезде, Аделайн. Решит, что это из-за нее.
Оливия не только расстроится, но и заподозрит неладное, добавил он про себя. Наверняка заподозрит. А мне очень не хотелось бы этого. Особенно сейчас, когда для подозрений нет никаких оснований, – о супружеской измене не может идти и речи. А что касается Аделайн, надеюсь, она поймет все правильно.
Размещение в одном номере люкс с Аделайн вполне устраивало Харви по чисто деловым соображениям. Так он объяснил Оливии, так это и есть.
– Хорошо. Но если вы все-таки передумаете, Харви, я буду счастлива оказаться вам полезной, – вкрадчиво произнесла Аделайн, намекая, что ее приглашение остается в силе.
– Посмотрим, – коротко ответил он.
Ее настойчивость разозлила Харви. Ему захотелось поставить Аделайн на место, рявкнуть: «Кончайте с этим, леди!», – но он сам был во всем виноват, так как позволил, чтобы в служебные отношения проникли элементы сердечности и панибратства. Взять хотя бы ленч в день рождения Аделайн… Оливия была совершенно права, когда заявила, имея в виду Аделайн, что отношения Харви с другой женщиной становятся слишком уж близкими. Тогда он подумал, что жена зря кипятится, но, как выяснилось, нельзя было обмануть женские инстинкты Оливии, которые сразу проснулись, когда под угрозой оказались ее интересы. Они помогли Оливии проникнуть в самую суть дела.
Оливия – его жена. Жена. И она недвусмысленно дала ему это понять.
Харви не сомневался, что именно упоминание об «Оберж де пирамид» и проживании в одном номере с Аделайн произвело переворот в кажущемся безмятежным течении их семейной жизни, высветив скрытое недовольство супругов друг другом. Несмотря на внешний скептицизм, Харви все-таки допускал, что за ревностью и собственническим инстинктом Оливии могло скрываться искреннее желание уделять больше внимания именно обязанностям жены, а не матери и не хозяйки дома.
Что, если Оливия и в самом деле хочет стать ближе ему, хочет сделать так, чтобы интимные отношения доставляли радость им обоим? И тогда у них появится шанс, реальный шанс, сделать свою семейную жизнь более многогранной. В глубине души Харви страстно желал этого. Почему бы не поверить, что это возможно?
Нельзя не признать, продолжал размышлять Харви, что Оливия принимает близко к сердцу все мои слова и с такой готовностью следует моим советам, что, безусловно, заслуживает поощрения и ободрения, какими бы мотивами она ни руководствовалась.
Харви отставил фужер с шампанским и встал. Аделайн вопросительно взглянула на него. Он холодно извинился и вышел в проход.
Оливия смотрела на мужа с томительным ожиданием, страстно желая, чтобы он подошел к ней. Внезапно, словно прозрев, Харви увидел, как же красива его жена. На него нахлынули воспоминания: Оливия в день их первой встречи в торговом центре, гордая тем, что ей доверили продавать детские книжки, и радостно взирающая на счастливых матерей и их детишек; Оливия в день их свадьбы, вся светящаяся любовью к нему; сияющая Оливия держит на руках Невила, их первенца…