Он возжелал ее и не препятствовал его желанию всевышний, ибо сам он, нарушив заповедь, сотворил себе кумира и из корыстных целей пустил его в райские сады.
- Серый, пойдем покурим? - Табаки хитро поглядывает на меня, топая ногой и бренча цепью. Ключ от замка падает ко мне в руку. Я зажимаю его между пальцами, подношу к груди и вставляю в скважину в области сердца. Поворот, еще один - Шакал свободен.
Он уходит, а за ним поднимается и Серый. Мгновение, и мир словно останавливается. Ева заговаривает со мной. Голос ее совсем другой. Блаженный, сладкий как мед. Я узнаю его.
Стаей ворон кружат в небе мои прошлые жизни, и в их грае я слышу голос Евы. Словно нить Ариадны, он тянется по тропкам ржавых выщербин дней и выводит меня из лабиринта суеты, из скупого существования к следующим реинкарнациям.
Ее голос чудесной нимфой танцует на шесте слуха. Буквы сплетаются в словах, облизывая друг друга взаимным благозвучием, образовывают морфологические оргии, втыкая иглу ментального афродизиака прямо в затылок. Мутное пятно ненависти испаряется из комнаты. Мы остаемся одни, точно первые люди в Эдеме.
Она предстает предо мной созвездием совершенства на блеклом небе инстинктов. В груди горит инфернальное пламя желания. Я хочу семенем оросить ее нутро, объединить наши души в выращенном любовном плоде, но сонм безнадежных картинок возникает на горизонте порожденного фантазиями будущего. Объективная правда окропляет их, оставаясь каплями, точно бликами старой пленки.
В невозможности погасить вожделенное пламя я опускаюсь на колени и целую ее.
Я касаюсь языком звезд. Проникнув глубже, чувствую сминающееся от моих ласк космическое небо. Тьма покоряется мне, и в то же время не дает завладеть собою.
Я вижу ее чистоту, предназначенную только для меня. Сияющие девственным светом врата рождения раскрываются передо мной мягким ущельем. Я вспоминаю, как обретал сознание, выходя в реальный мир из таких же врат. Она вознаграждает меня, выражая наслаждение, отчего огонь в душе разгорается все сильнее.
Богиня дрожит, и тонкие струйки амброзии устремляются по ее бедрам, а я с блаженством догоняю их, очищая идол женского начала.
И вспыхнул костер великой силы, дав искрам волю самим решать - гореть в пламени осознанности или потухнуть в греховных сумерках...
Душная квартира изрыгнула нас пятерых на пустеющие улицы. Безликим конструктором вырастал город, пока мы шли, вдыхая и растворяясь в пропитанном безысходностью воздухе. Мириады черных зеркал, транслировавших рекламу, лишь подкрепляли мою метафору.
Идеальное общество, в котором мы выросли, сделало нас такими. Потерянные с детства, отданные на произвол судьбы. Великая вседозволенность сделала наши выборы суррогатом свободы.
Больше не было терний, препятствующим на пути, как и не было звезд, к которым хотелось тянуться.
Марабу неожиданно запел, и с каждым шагом, песня все больше вгоняла меня в транс.
Я ощущал знойный ветер пустыни. Песчаные барханы, редкие кусты растительности, названий которой я не знал, но почему-то казавшейся мне очень знакомой. В небе летают птицы, а над ними, в бесконечной космической мгле парит орел, подаривший мне сознание. Разум избавляется от всего лишнего, вязнет в царящей гармонии с природой.
В полумраке ночи долину освещают костры. Пламя танцует, заигрывает с темнотой, рассеивая агатовый туман и отгоняя диких животных. Запах дыма и тотемного дерева щекочет ноздри, а на языке пляшут кислинкой разжеванные кусочки кактуса. Низким тембром вибрирует в голове голос шамана.
Молодые парни и девушки сидят вокруг учителя, внимая словам песни. В такт ударяют ладонями в бубен, погружают в сон бархатным звуком тюров, да и орба при каждом взмахе мягко-мягко отдается в висках.
И не хочется никуда сбегать отсюда, лишь сесть у теплого огонька, затянуться из индейской трубки, а дальше - будь что будет. Пусть мудрая ночь да земля под ногами решают, куда вести тебя.
Марабу внезапно замолчал. Я видел только, как сверкнуло лезвие в слабом свете неоновых вывесок. Серый схватил Стража за ворот, приставил нож к горлу и надавил на рукоять.
- Это должно было случиться, - прохрипел Табаки. Поймав его взгляд, я понял, кто дал нож Серому, кто надоумил его совершить столь зловещий поступок.
- Он постоянно молчал. Ничего не рассказывал, никого не поддерживал и никого не осуждал, - Аист поежился и застегнул куртку. - Он словно был воплощением природы, которая игнорирует любые действия современного человека. Страж был здесь лишним. Или, можно сказать, он был здесь посторонним.