Занятия, которые проводили с мальчиками немногословные люди, заправлявшие делами в лагере, были направлены, прежде всего, на развитие мышечной силы, выносливости, гибкости связок и ловкости. Под развитием ловкости следовало понимать каждодневные упражнения, улучшающие вестибулярный аппарат, повышающие координацию и скорость движений. Бег и прыжки давали выносливость, а поднятия тяжестей и отжимания – силу. Растяжку связок было делать больнее всего. Кейн редко задумывался, зачем все это нужно, а уж тем более он не пробовал гадать, кого из них готовят, кем ему предстоит стать в будущем. Для того, чтобы сопоставлять факты и делать выводы, он был пока еще слишком мал.
Вначале на свободное время сил просто не оставалось. После ужина все абитуриенты засыпали, едва добравшись до застеленных циновкой жестких топчанов на полу. А утром все начиналось снова.
Спросонья Кейн обычно не понимал, где он очутился. Незнакомые лысые дети, непонятная речь, голые стены без окон. Новым местом жительства для него стал весьма обширный бревенчатый барак, куда селили самых новеньких. Рядом стоял точно такой же, но предназначался он для ребят, проживших немного дольше в этом странном месте.
Тренировочный лагерь, куда волею судьбы занесло юного американца, представлял собой комплекс хаотично раскиданных по лесу деревянных домишек. Все местные постройки, притаившиеся под сенью высоких раскидистых деревьев, были дополнительно сокрыты от наблюдения с воздуха: каждую крышу украшала маскировочная камуфляжная сетка, камни и сухие ветви.
Лагерь состоял из спален-бараков, в которых жили мальчики и, вместе с ними, их инструкторы, а также просторного спортивного зала и столовой-кухни, единственно каменного здания в округе. Большинство бытовых работ, будь-то чистка картофеля на кухне (в первый раз Кейн чуть не отрезал себе палец), ношение воды из скважины или подметание барака выполнялось только детьми. Примерно раз в две недели каждый из малышей оказывался дежурным, и это было счастье. Работа по хозяйству воспринималась не иначе как целый день практически отдыха.
Все маленькие воспитанники носили грязно-белые кимоно свободного покроя, простые и добротные. Полной противоположностью являлась одежда взрослых – черные облегающие костюмы с вышитыми узорами и иероглифами. Дорогая ткань словно подчеркивала разницу между ними. Инструкторы, как один, были молодыми азиатами, плавностью и грациозностью движений они напоминали Лао. Таже скупость и функциональность в каждом шаге и повороте головы, постоянная собранность хищника. Сам Лао Токудзо появлялся в лагере редко, Кейн видел его в лучшем случае раз в месяц, и то мельком. Все инструкторы относились к Лао с почтением, не граничащим, впрочем, с заискиванием или страхом.
Кстати, в лагере не было учеников старше восьми лет, хотя каждые полгода проводился новый набор. Отсюда Кейн сделал логичный вывод: есть еще одно поселение, подобное этому, куда отводят старших детей и где живет сам Лао. Хорошо ли там, американский мальчик даже не хотел гадать. Представлять в голове новое место, фантазировать о нем, было немного боязно. Ведь рано или поздно он все равно там окажется.
А пока шестилетний пацан влачил одинокую жизнь изгоя. Бывало, что за целый день, да что там, за неделю, Кейн не произносил ни слова. Ему просто не с кем было говорить. С однокашниками, что держались маленькими стайками, он так и не подружился. В основном из-за того, что ни один из его соседей по бараку ни слова не понимал по-английски. В отличие от воспитателей-инструкторов, говоривших на нем даже без акцента. В свободное от тренировок время Кейн неоднократно пробовал завязать с ними разговор, но всякий раз натыкался на глухую стену молчания.
От одиночества малыш грустил. Вначале почти каждый день, а потом все реже и реже, он вспоминал свою прежнюю жизнь: родителей и братьев, родной дом, рыжую собаку Читу. Впрочем, Кейн был не один, кто по ночам тихонько рыдал, уткнувшись носом в циновку.
Душевная боль, катарсис и некое упрямство характера выработали в нем новые качества: упорство, настойчивость и целеустремленность. Лучший доктор – время – мало-помалу залечивало его раны. Прошлое еще не стерлось из памяти, но уже начало казаться не таким существенным как раньше. Гораздо важнее стало не сбить дыхание при беге, правильно выполнить упражнение, быстро уснуть, чтобы успеть отдохнуть до утра. Темп тренировок день ото дня все увеличивался, но постепенно они перестали казаться Кейну столь мучительными, как в самом начале. Выживает сильнейший. И дело не в грубой физической силе, а в способности приспосабливаться.
За первые шесть месяцев новой жизни в лесу состав мальчишек, начавших заниматься одновременно с Кейном, поредел на две трети. Не выдержавших физической или психологической нагрузки ребят отвозили в прежние места, туда, откуда их и взяли. В основном, в приюты и трущобы. Правда, появилось много новеньких, но они уже занимались на своей обособленной полянке, да и жили отдельно, в недавно опустевшем соседнем бараке.
Как и все дети, что были вокруг, Кейн не раз размышлял о том, как было бы здорово никогда больше не мучить себя спортом. Ведь Лао обещал, что он сможет уйти отсюда, когда только захочет. А убежать от очередной тренировки хотелось каждый день, благо, забор отсутствовал. Не пускало одно – страх пред неизвестностью, в которой никто о тебе не позаботится и не поддержит. А здесь ему хотели помочь, Кейн это видел. Даже когда били бамбуковой палкой – делали это без злобы, спокойно, какбы с сочувствием и сожалением.
Все взрослые, что жили рядом, выглядели неуловимо схожими между собой. Как родные братья – внутренней строгостью и внешним спокойствием, манерой поведения, выправкой и повадками. Американскому мальчику его воспитатели казались похожими на Супермена из фильма, посмотренного вместе со старшим братом когда-то очень давно, полгода назад, в Майами. Супергерой был очень сильный, но скрывал свои способности от посторонних. И, тем не менее, маленький американец своими глазами видел, что делают старшие, когда тренируются сами, одни, по ночам. Однажды после отбоя Кейн подкрался к спортзалу, который тут называли до-дзе, и подглядывал через щель в стене. За такое вопиющее нарушение дисциплины мальчику могло бы здорово влететь, но все обошлось, его никто не заметил. Лежа в густой тени Кейн долго смотрел, как инструкторы бегают по стенам, дерутся руками и ногами так быстро, что их перестает быть видно, подпрыгивают, почти взлетают, до высоких потолочных балок. Обычный человек, не Супермен, таких трюков выполнить бы не смог. Только герои из комиксов были способны летать и замедлять время. Они делали что хотели, занимались своими сверхчеловеческими делами, и никто не мог их остановить. Это было круто.
Лежа на своей циновке и обдумывая увиденное в до-дзе, Кейн понял: раз уж молчаливые воспитатели и Лао привозят к себе детей, то только для своей сверх-цели. А она может быть только одна:
Они хотят, чтобы мы стали такими же героями, – удовлетворенно, с трепетом думал Кейн. – Суперменами…
С этой мыслью мальчик заснул. А когда проснулся, то решил, что больше всего на свете, даже больше, чем снова увидеть родителей, он хочет стать Героем и получить свои супер-способности. Так Кейн первый раз в жизни обрел цель. С тех пор он занимался как одержимый. Не из-под палки, как раньше, а вкладывая в занятия всего себя без остатка.
За второе полугодье число живущих в его бараке одногрупников уменьшилось вдвое, а к концу года их и вовсе осталось четверо – вместе с Кейном.
***
В предгорьях Тибета, до которых было рукой подать, осенью и весной бывало очень студено. Про зиму умолчим вовсе. Сейчас, когда снегом и не пахло, холод с гор исправно приносил промозглый ледяной ветер, и даже теплое двойное кимоно, в которое кутался Кейн, не давало желаемого тепла. Не мерзли только ноги, обутые на шерстяной носок в грубые и тяжелые ботинки. Рядом с Кейном грелись еще трое мальчишек – мелкими прыжками, как велел наставник. За год проведенный бок о бок: в спальне, трапезной, в зале, маленький американец успел хорошо изучить их. Высокий и нескладный Хаттори плохо засыпал, самый маленький, Чань, мог съесть больше всех, а третий, Хуа, частенько портил воздух по ночам. В свободное время они иногда играли вместе. И хотя игры с палочками и камнями были не совсем то, к чему привык Кейн, выбирать особо не приходилось. Дети поневоле нашли общий язык. Малыши в основном общались жестами и междометиями, ведь двое из них были китайцами, а третий, Хаттори, японцем.