Выбрать главу

И Суров молча опрокинул рюмку, которую ему со словами «Лучше выпьем» налил Рысин.

3

Суров стоял на платформе опять на том же самом месте.

«Теперь уже навсегда», — подумал он.

Голые и чёрные ветки деревьев по-прежнему ломаной сеткой закрывали цепочку дач напротив — через пути — от него. Ниже, на уровне забора, такую же ломанную чёрную сетку формировали голые кусты.

Пока он был у Рысина, прошёл дождь и чёрные ветви деревьев и кустов стали ещё чернее от пропитавшей их сырости. Суров перевёл взгляд на дерево, растущее рядом с платформой и робко тянувшей поверх неё чуть покачивающуюся от слабого ветерка ветку. На ней, голой и чёрной, качались прозрачные капли.

В тишине звук электрички был слышен задолго до того, как она показалась из-за плавного поворота блестящего рельсами железнодорожного полотна.

Вагон остановился так, что двери разошлись прямо напротив Сурова, словно приглашая его персонально.

Он вошёл и сел у окна.

Вагон был практически пуст.

Но было шумно, потому что ехала молодёжь. Суров тут же определил, что — организованная. По рюкзакам, по компактному расположению, по более взрослому, чем остальные, субъекту, сидевшему с краю.

А когда разобрал слова песни, которую они довольно слаженно и с искренним задором распевали под две, умело и ладно звучащие гитары, все возможные сомнения о цели их поездки развеялись. «Дадим стране угля, и золота и газа. А если надо нефти — и нефти ей дадим…».

— Эй, товарищ, давай сюда!

Суров оглянулся — в вагоне никого больше не было. Значит, ему.

Он встал и пересел к компании.

Один из парней разливал в одноразовые стаканчики пиво:

— За Россию, за нас и за наше дело!

Суров взял стаканчик:

— За Россию нельзя не выпить.

И тут же поймал на себе взгляд того, более взрослого субъекта.

Но всё равно не стал добавлять «за вас и за ваше дело».

«Да пошёл он…» — с облегчением, что он уже может себе это позволить, подумал Суров, выпивая, не отрываясь, свой стаканчик.

— Осваивать Арктику? — спросил он, ставя стаканчик на расстеленную на сиденье газету, где на одноразовых же тарелочках была разрезана какая-то рыбная копчёность. Её он брать не стал.

— В Якутию, — ответил парень, который разливал пиво. — Берите рыбу. На строительство газопровода. В Китай арктический газ качать.

— Газопровод соединит арктические месторождения с общей системой газопроводов, — поправил его «старший товарищ», пристально взглянув на Сурова. — Так что не только в Китай.

— Куда Родина скажет, туда газ и потечёт, — легко и со смехом согласился парень. — Ещё пивка?

— Нет, спасибо, — отказался Суров. — Спасибо, ребята.

Вокруг были молодые, весёлые, доброжелательные лица. Но он почувствовал острую тоску. Тоску чужака.

— Когда заводы будете строить? А то гоним, гоним за кордон…

Он поздно пожалел о том, что сказал. И что толку — жалеть о сказанном…

Его откровенно не поняли. Он видел по недоумённому выражению их лиц. На «сопровождающего» он даже не взглянул.

Повисшее, было, молчание нарушил всё тот же парень:

— Скажут, и заводы построим. Ребята, рыба сейчас кончится — кому не хватит, я не виноват!

Суров встал и тут же вынужден был схватиться за поручень — поезд начал торможение перед станцией.

Сославшись на то, что это его остановка, он вышел на унылую пустую платформу и прождал там полчаса следующую электричку, ругая себя за творимую им глупость и вымокнув под опять зарядившим мелким и пронизывающе-холодным дождём.

4

— Спасибо за сигнал.

Молодой и подтянутый офицер — правда, в штатском, они все тут в штатском, но разве можно в его возрасте скрыть эту фирменную молодцеватую подтянутость — пожал ему руку, взглянув прямо и доброжелательно умным и спокойным взглядом.

Рысин вышел на площадь, мельком взглянув на прямой как стрела, памятник, табличка рядом с которым извещала, что объект в качестве культурного наследия охраняется государством, и тут же опустил голову, заслоняясь козырьком низко надвинутой кепки от брызг дождя, которые швырнул ему в лицо порыв холодного ветра.

5

Суров вышел на перрон, почти дошёл до причудливого здания вокзала… И внезапно словно споткнулся.

Ему вдруг показалось, что ему некуда идти. Москва — огромная, битком набитая народом — стала для него безлюдной пустыней. А он здесь — одиноким и никому не нужным путником, заблудившимся в лишённой ориентиров пустоте.

Лишь через добрую минуту Суров встряхнулся. Как это нет? А Роман?

— На Ленинский, — бросил он, садясь, таксисту.