— Асавин, что это? — спросил он.
Блондин вольготно устроился на стуле, пожирая женщину глазами.
— Ритуал, древний, как сама Ильфеса. — объяснил он. — Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди это высокие горы, синие узоры — реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша — тьма, белая — свет. Смотри, — он указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. — Чья сторона перевесит, тот и победит.
Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин, отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой, а глаза алчно поблескивали. Завороженный ее танцем, Тьег уронил монетку на горку в белой чаше. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать золотые кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули еще азартней.
— Что ты делаешь? — изумился Тьег. — Зачем в тьму-то?
— Смысл танца не в победе одной силы над другой, а в гармонии, — объяснил Асавин, провожая женщину взглядом. — Мир должен находиться в равновесии, и добиться его очень непросто. Я уравновесил чаши, и мир, похоже, доволен, — он подмигнул обернувшейся танцовщице.
Прошмыгнув между столами, девушка исчезла за пологом табачного дыма. Щелкнули костяшки хурука, кто-то развязно заржал, и привычный шум Норки вступил в свою силу. Девка принесла вино. Асавин налил стакан и придвинул Тьегу:
— Пей, мальчик. Я гарантирую, что это будет самое ужасное вино в твоей жизни. Такое ты точно не забудешь.
Над пологом дыма взвизгнули флейты и мандолины, застучали барабаны. Все собралось в нескладную, но громкую и ритмичную мелодию. Заскрипело дерево, народ вскочил со своих мест, бросившись в пьяные пляски. Тьег удивленно наблюдал за этим, словно был свидетелем ритуала идолопоклонников. Он махом опрокинул в себя стакан и сморщился как изюм. Асавин был уверен, что мальчишка сейчас исторгнет из себя содержимое желудка, но он оказался крепче.
— Какая гадость, — простонал Тьег. — Будто кто-то в него нассал…
— Не исключено, — ответил блондин и рассмеялся, когда лицо парня вытянулось. — Успокойся, это шутка. Первая кружка всегда тяжело дается, зато дальше…
Его голос потонул в нестройном топоте, дребезжании посуды на столах и развеселом смехе, похожем на крик ишака. Мальчик налил себе еще вина, и этот стакан вошел в него с меньшим сопротивлением, а следом — ложка крабовой похлебки. Умница.
Из шума и мглы появилась танцовщица. На ее лице больше не было синих линий, хотя на голове все еще красовалась пестрая бандана с золотистыми кисточками. Тело в дешевом потрепанном платье, обнажающем смуглые плечи. Она широко улыбнулась Асавину, и ее зубы блеснули алым. Еще одна любительница Красного Поцелуя.
— Эй, Князь Тьмы, — звонко сказала она, подойдя к их столу, — что ты здесь забыл, такой белокурый? Прямо сошел с церковной фрески.
— Компенсирую красотой исключительно черное сердце, — осклабился Асавина. — И щедростью. Я отдал тебе все, что у меня было, моя милая.
— Кто сказал, что ты красавчик? — женщина дерзко вздернула подбородок. — Третий сорт, еще и блондин!
Ее слова напомнили об Уне, и это возбудило в Асавине желание. Хотя рыжая грубила с ядовитой желчью в голосе, а у этой в глазах так и плясали озорные огоньки.
— Мое черное сердце разбито, — наигранно вздохнул блондин. — Но если ты ищешь первосортные молодость и красоту, обрати внимание на моего племянника. Краше личика ты здесь не найдешь, — он указал на раскрасневшегося от вина Тьега.
— О нет, — женщина хлопнулась к Асавину на колени, — я предпочитаю зрелое вино и зрелых мужчин, а твой племянник мне в сыновья годится. Зато понравится моим дочерям.
В ее голосу было лукавство, но она не солгала. Асавин удивился. Он думал, что она гораздо моложе, с таким-то гибким и подтянутым телом. А еще ему понравилось, что она пришла не за золотом.
— Что, разочарован? — пропела танцовщица, обняв его за шею. — Мне позвать дочек?
— Предпочитаю спелые персики, — осклабился он, ухватив женщину за задницу, — но дочек позови… Для моего племянника.
Она рассмеялась, запрокинув голову, и Асавин увидел линию ее ключиц, уходящих под ткань платья. Затем она без спросу подхватила со стола его стакан и осушила одним махом. Струйка вина потекла по подбородку и капнула на лиф, выступающий двумя округлыми холмами.
— Нет, не позову! — воскликнула танцовщица, стукнув кружкой по столу. — Лучше идите к нам. Послезавтра мы отчаливаем к Иллалику, а до сих пор будем пить, плясать и праздновать жизнь под открытым небом. Или вы предпочитаете коптиться здесь, в дыму и духоте?
— Мы туда, куда и ты! — воскликнул Асавин. — Веди нас, прекрасная…
— Амара.
— Прекрасная Амара, — кивнул он. — Меня зовут Асавин, а это Ациан.
— Аннн! — пропела Амара и рассмеялась, потянув Асавина за руку. — Не будем медлить.
Ан, ну конечно! Священный звук, воплощающий Благодать, вот почему так много имен в Ильфесе… Его мысли оборвались, когда он устремился сквозь толпу танцующих следом за Амарой.
— Эй! — воскликнул Тьег, еле поспевая следом.
Они вырвались из душных объятий Норки в не менее душный воздух Угольного порта. Небо стало совсем низким и черным, и в этом тяжелом воздухе крылось обещание прохлады. Амара потянула его вдоль улицы Лилий, где шлюхи разбежались под козырьки и навесы.
— А твой племянник и правда красавчик, каких поискать! — пропела Амара, увлекая его дальше по улице. — Эй, Ациан, что ты забыл в этой клоаке?
— Он студент, — ответил за него Асавин, — до этого обучался при храме Святой Короны…
— Разве он немой? — поразилась смуглянка. — Эй, Ациан, ты ведь уже изучал испадрит? Скажи что-нибудь!
Блондин напрягался, но парень как ни в чем не бывало выдал:
— Амо дан асторито амос. Любовь — это…
— … добровольное заточение, — закончила Амара. — Как это прекрасно… Ты читал Песни Скитальцев?
— Не только. Всю классику на испадрите.
— Ах! — вздохнула Амара, сжав ладонь Асавина. — Я и не надеялась, что сейчас это еще изучают. Нынче на испадрите только молятся, не вникая в музыку этого прекрасного языка…
Асавин удивился. Эта Амара была поразительно образованной женщиной, и учителя у нее были нестандартные. Может быть даже еретики. Женщине в современной Ильфесе строжайше запрещено быть чем-то большим, чем тень мужчины.
Они пересекли улицу Лилий и углубились в проулок между домов. Раньше здесь был дом фабричных рабочих, пока пожар не обглодал его до черного остова. Во внутреннем дворе раскинулся пестрый палаточный городок. Издали доносился смех и трели эспарсеры.
— Догоняйте! — воскликнула Амара и устремилась вперед, отпустив руку Асавина.
Тот воспользовался моментом, чтобы шепнуть Тьегу:
— Не думал, что ты знаешь испадрит.
— И испадрит, и орантонг, — кивнул парень, сверкнув хмельными глазами. — Думаешь, дворянское воспитание это только этикет и фехтование? Мертвые языки мне втемяшили, чтобы отскакивали от зубов, как родные…
— Да ты просто золото! — восхитился Асавин. — Только будь осторожен, придерживайся роли… — он оглядел слегка пошатывающегося парня. — О небо… Хотя бы просто придерживайся чего-нибудь и не рухни… Будь внимателен, Дети Ветра могут обчистить твои карманы.
— Кто это? — спросил Тьег.
— Они, — Асавин указал в сторону трелей эспарсеры. — Изгои. Видал платок на ее голове? У нее клеймо на лбу.
Глаза Тьега округлились от ужаса и отвращения.