— Асавин, мы что, идем к бывшим каторжникам? Ты с ума сошел.
Блондин остановился и резко притормозил Тьега, который устремился обратный путь.
— Стой! Ты еще слишком мало знаешь об Ильфесе. Каторгой и клеймением здесь наказывают за все, от кражи хлеба до убийства.
Он умолчал, что лицо клеймят только после третьего рецидива.
— Все равно, они преступники, — стоял на своем Тьег. — Они получили по заслугам. Закон писан для всех.
— Хм, — протянул Асавин. — Скажи это дворянину, изнасиловавшему чужую жену, или купцу, дающему страже на лапу, чтобы скрыть притон с маленькими мальчиками… Закон писан теми, у кого есть власть и золото, он не одинаков для всех. Думаешь, среди каторжников есть хоть капля дворянской крови?
Он снова преувеличил. Конечно, частенько ссылали зарвавшихся бастардов, но так они — никто, и капля их дворянской крови ровно ничего не решала.
Тьег продолжал упрямо стоять и насупленно смотреть на Асавина. Что ж, пришло время последнего аргумента.
— Хорошо, Тьег, — сказал блондин. — Тебе виднее. Ведь ты безгрешен и, наверняка, за всю свою короткую жизнь не совершил ни единого дурного поступка. А теперь представь… Только представь, Тьег, что в «Негодницу» тогда ворвалась шайка пьяных дворян, убила бы хозяина, а ты, сын простого работяги, проткнул бы их словно бешеных собак. Туда им и дорога, но тебя бы ждала каторга. Сизые плащи не посмотрели бы, что ты защищал себя и тем более, благой упаси, шлюху! Кому она вообще нужна, эта падшая женщина? И кому нужен ты, сын простого работяги? Как ты посмел поднять шпагу на того, кто с рождения выше тебя? Скажи мне, это и есть справедливость в твоем понимании?
Тьег молчал, но взгляд его слегка изменился.
— Ты и я — такие же грешники, как и они, в глазах этого города, — сказал Асавин, снова потянув Тьега за собой. — Наши слова никогда ничего не докажут, так что остается только расслабиться и быть теми, кем нас видят: еретиками, грешниками, сластолюбцами. Гнить заживо, разрушая пасторальную картину священного города.
— Это неправильно, — пробормотал Тьег, но послушно пошел следом за Асавином.
— О, когда поймешь, что в этой жизни правильно, обязательно напиши об этом книгу. Уверяю, тебя тотчас же казнят за нее, раздробив конечности на площади наказаний.
Они приблизились к палаткам. Знакомый музыкант, сидя на бочке, ласкал эспарсеру, извлекая волшебные звуки. Он больше не носил платка, и на смуглом лбу белела сложная закорючка клейма. Амара кружилась под музыку, ее каблуки отбивали быстрый ритм, яркая юбка взметалась цветочными лепестками, а руки жили своей жизнью, летая над головой, словно птицы, исполняющие брачный танец. Вокруг нее кружились три совсем молоденькие девушки.
— Ах, вот вы где! — крикнула Амара. — Чего так долго? А вот и мои милые дочки.
Девчонки прыснули к остолбеневшему Тьегу. Они были ну очень хорошенькие.
— Пошли, Князь Тьмы, — женщина потянула Эльбрено за собой. — Пришло время плясать.
— Асавин, — жалобно протянул Тьег, — ты знаешь, в храме наук меня не учили танцевать…
— Все просто. Прижми к себе даму так сильно, словно занимаешься с ней любовью, и… — он притянул к себе Амару, — не отпускай ее от себя, словно пойманную дичь. Позволь ей почувствовать твое тела, а ты — ее, а там — как сердце подскажет…
Тьег попытался еще что-то спросить, но его голос потонул в девичьем смехе, а все внимание Асавина заняли темные глаза Амары
— Ммм, а ведь ты описал сейчас совершенно определенный танец, — потянула она. — Иосийские объятия, — ее правая рука скользнула ему на плечо, а левая сплелась пальцами с его ладонью. — Покажи мне, как ты умеешь загонять дичь… Рьехо, давай иосийское!
Музыкант громко крикнул, стукнул по верхней деке эспарсеры, и музыка устремилась в головокружительное пике. Подхватив ритм, Асавин повел Амару за собой, управляя изгибами ее тела. Ноги и руки все еще прекрасно помнили эти полные страсти движения. Хлопок по деке — Асавина оттолкнул от себя партнершу, чтобы в последнее мгновение поймать кончиками пальцев и резко притянуть к себе, выбив воздух и ее легких. Она удивленно заморгала, но через мгновение сильнее прижалась к нему, закинув на него ногу.
— А ты злобный сукин сын…
— Дичь должна молчать, — шепнул он ей на ухо и провел пальцами по обнажившемуся бедру.
— Не дождешься, — фыркнула Амара, пихнув его в грудь, словно оскорбленная девственница, но глаза у нее горели.
Асавин легко удержал ее и наклонил, почти уронив на землю. Амара обхватила его за шею, и он почувствовал, как впились в него ее ноготки. Эльбрено поднял ее и повел в такт музыке, пересекая открытое пространство. Вокруг взметнулись купола ярких юбок, громко хлопали танцующие и Тьег закружился с одной из дочерей Амары.
— Признаюсь, ты умеешь танцевать, — шепнула смуглянка. — Ты с Иосы?
— Да, — ответил Асавин. — И ты, видимо, тоже…
— В прошлой жизни, — она лукаво укусила блондина за мочку уха, и его обдало жаром.
В небе оглушительно загрохотало, и это заставило всех танцующих остановиться. Они запрокинули головы в темноту над ними. Миг, и небо изрыгнуло каскады воды.
— Ах, это я и называю настоящей благодатью, — рассмеялась Амара, скинув платок и подставив лицо под струи. — Что, испугался промокнуть или…
Вода впиталась в ее платье, сделав юбку тяжелой, а лиф — абсолютно прозрачным, и Эльбрено легко мог рассмотреть соски с коричневыми ореолами на ее грудях. Он медленно прижал ее к себе:
— Это всего лишь вода…
— Эйейей! — закричал Рьехо, ударив по струнам, и Асавин закружил Амару под потоками воды. Ее мокрые волосы били его по лицу, а прикосновения обжигали сквозь холодную мокрую ткань, ставшую вдруг такой тонкой, словно ее и не было вовсе. Желание нарастало, и Амара это заметила. Ее ладонь скользнула вниз и сжалась на его гульфике, заставив сладко вздрогнуть.
— Приятно чувствовать, что мужчина так тебя хочет…
Вместо ответа он коснулся губами ее шеи, и Амара сама задрожала в его руках.
— Нам стоит согреться, иначе можем заболеть, — шепнул ей блондин.
Амара потянула его сквозь толпу танцующих, прямо к одному из шатров, в котором пахло конским потом и грязным бельем. Асавин не обратил на это внимание, рухнув на кипу тряпья. Мокрые волосы Амары каскадом хлынули ему на лицо, когда она потянулась к его губам. Платье сползло с плеч, обнажая грудь с крупными сосками. Он сжал одну в пальцах, а другой рукой стянул платье до пояса. Мокрая кожа обжигала ладонь. Амара сорвала с него дублет и рубашку, коснулась губами его груди, покрытой короткими светлыми волосами, а ладонь запустила в штаны, поглаживая затвердевший член. Горячее трение сжало все мышцы паха, она усмехнулась:
— Да ты совсем озяб…
Дыхание обожгло живот блондина, руки потянули вниз мокрые штаны, губы горячим кольцом сомкнулись на головке члена, погружая его в горячий влажный тоннель. Язык нежно и настойчиво ласкал его. Горячо, очень горячо. Асавин запустил ладони в ее влажные волосы, ощущая, как они змеятся между пальцами на каждый кивок головы. Амара выпустила его член, облизнула губы.
— Я согрела тебя?
— Не совсем…
Асавин притянул ее к себе, стягивая платье с влажных упругих бедер. Амара, извернувшись словно змейка, скинула с себя остатки мокрой одежды. У нее был красивый живот, даже эти светлые трещинки растяжек его не портили. Он коснулся губами ее пупка и повел языком вниз, до темного треугольника волос, пальцы вклинились между бедер, вторгаясь в нее. Амара обхватила его руку, а другую положила себе на грудь, томно сомкнув веки. Бедра закачались, направляя пальцы, дыхание участилось, грудь соблазнительно заколыхалась. Асавин припал к ее соску, и Амара громко ахнула. У нее чувствительные груди. Должно быть, когда она кормила ими своих дочек, то страстно желала мужчину.
Амара остановила руку Асавина и толкнула его на подушки. Игры закончились. Она нежно сжала его член, направила внутрь себя и зазмеилась вдоль его торса, словно поток горячей упругой воды. Асавин припал к ее груди, и она протяжно застонала от удовольствия.
Дождь тарабанил по шатру, заглушая крики Амары, когда она оказалась на пике. Они долго смотрели друг на друга, тяжело дыша, не в силах сказать ни слова, чтобы через некоторое время снова слиться. На это раз неспешно, плавно, чтобы продлить удовольствие. Во второй раз Амара не кричала, а томно промычала сквозь сомкнутые губы. Когда эмоции немного утихли, они легли, вслушиваясь в звуки дождя.