— Ты никогда не кончаешь в женщин, или это во мне дело? — спросила Амара.
— Не хочу плодить себе подобных.
— Отчего же? — она закинула на него бедро. — Подумаешь, жили бы где-нибудь на свете смуглые белокурые ублюдки, вроде тебя.
Он спихнул с себя ее ногу.
— Прости, — шепнула она, погладив его по груди. — Но ведь я права, ты не чистых кровей. Кто потоптался по твоей матери? Айгардец? Рубиец?
Приподнявшись, Асавин пронзил ее холодным взглядом. Чего она добивается? Насмехается над ним и его прошлым? Но ее взгляд был сочувственным. Амара ласково погладила его по щеке, поросшей короткой светлой щетиной.
— Не злись на меня, больше не буду бередить твои раны. Мы, Дети Ветра — сборище никому ненужных ублюдков, и от этого грубеем. Думаем, что нет боли больше, чем наша.
Только сейчас Асавин заметил выжженное на ее лбу клеймо. Еще одно пестрело чуть пониже плеча. Где-то спряталось третье. Наверное, у основания шеи… Она провела пальцами по его плечу, где белел крупный плоский шрам — след срезанной кожи.
— Я пытался вытравить это из себя, — объяснил Асавин, сжав ее пальцы. — Но это невозможно.
Амара понимающе улыбнулась, потянувшись к нему губами. Что пережила эта женщина в своих долгих мытарствах? Он ее не спросит, а она не расскажет. Да и зачем? Они — лишь два голодных до тепла тела, не привыкшие обнажать свою внутреннюю боль…
Дождь лил весь вечер и всю ночь, убаюкивая и смывая с улиц дневную пыль.
***
Асавин проснулся один. За пологом шатра слышался сонный гул лагеря и уже с утра стояла душная жара. Одежда, не успевшая просохнуть за ночь, неприятно холодила кожу. Он выбрался из шатра, сонно щурясь на солнце. Где его берет? Кажется, безнадежно утерян.
— Эй!
Асавин увидел Тьега, который махал ему рукой. Что у него с лицом? Синий как покойник, на шее там что? Засос?
— Вижу, три маленькие бестии устроили тебе незабываемую ночку, — ухмыльнулся блондин, разглядывая рубийца.
— Ага, — смущенно улыбнулся Тьег и проворчал. — Не давали мне ни минуты покоя.
Асавин покачал головой. “Кажется, без белокурых ублюдков после сегодняшней ночи все же не обойдется”, - подумал он.
Амару он так и не увидел. Рьехо только пожал плечами, когда Асавин спросил о ней. Это к лучшему. Прощания казались ему скучными и утомительными.
Под все нарастающим жаром они побрели в обратный путь. Мелюзга с визгом собирала валяющиеся в канавах грязные апельсины. Видимо, принесло дождем с благоприятных районов. Улицы Угольного порта утопали в грязи и мусоре, так что приходилось аккуратно выбирать путь. Зато брусчатка квартала Звонарей выглядела свежей и умытой, словно начищенный к празднику старый сервиз.
Они зашли в дом. Тьег обогнал Асавина на лестнице, а затем резко затормозил.
— Дверь открыта…
Асавин положил ладонь на дагу и медленно оттеснил парня плечом. Кончиком пальца подцепил дверь, распахнул. Тишина. Он заглянул внутрь и увидел, что комната пуста, и по ней гуляет ветер. В распахнутое окно натекло воды.
— А где Курт? — спросил Тьег за его спиной.
Рыжего нигде не было видно, да и сомнительно было, что он вот так оставил бы свой пост. Это был до зубовного скрежета серьезный мальчик.
— Он пропал, — сказал Асавин, убирая ладонь с рукояти даги. — Очень странно, что именно сейчас, когда мы ушли.
“Кто-то следил за нами, караулил, — мелькнуло у него в голове. — Только зачем им пацан? Разве что…”.
— Одно из двух, Тьег. Либо на Курта кто-то положил глаз, либо кто-то узнал в нем оранганца, и тогда ему конец.
“И нам тоже, за общение с ним”, - подумал блондин.
— Но мы были так осторожны, — покачал головой Тьег. — Если с ним что-нибудь случится…
“Какая трогательная забота о слуге”, - подумал Асавин.
— Сиди здесь, я проверю оба варианта. И запрись-ка на случай, если кто станет ломиться…
— Пожалуйста, найди его.
Серые глаза смотрели с искренней мольбой. Как у голодного щенка. Асавин махнул рукой:
— Сделаю, что смогу.
Он выбежал на душную улицу и затормозил в подворотне. Кто бы ни забрал Курта, он выгадал самое благоприятное время и сделал это, видимое, еще до дождя. Долго наблюдал за ним… “За нами, — мысленно поправил себя Асавин. — Что мешало украсть обычного нищего мальчика на улице и раньше?”. Вариант с потным любителем детей распадался на глазах. “А по поводу оранганца поднялся б шум, и хозяева были б нам уже не рады… Стоп! Я кретин. Можно ж спросить”. Он немедленно вернулся обратно и постучал в квартиру владельцев дома. Хозяйка точно что-то знала, она грела уши на любой шорох.
На стук вышла потрепанная госпожа Дарио с неизменным томиков Закона Благодати в длиннопалых руках.
— А, господин Эльбрено, вы с племянником вчера не попали под этот ужасный дождь? А думала, Ильфесу смоет за все наши прегрешения, — она картинно всплеснула руками.
— Нет, минуло, — ответил блондин, чтобы не ввязываться в долгий пустой разговор о погоде. — А к нам никто не приходил в наше отсутствие?
Женщина пожала плечами:
— Откуда мне знать? Разве я должна следить за всеми?… Но, вообще-то, вечером по лестнице поднималась какая-то женщина.
Асавин заинтересовался:
— А как она выглядела?
— Не знаю, — ответила госпожа Дарио. — Длинное платье, — она показала на себе, — а на голове капюшон, что у гробовщика, — она осенила себя священным символом. — Только по фигуре и платью понятно, что женщина.
— Спасибо, госпожа, — рассеяно сказал Асавин, выходя на улицу.
Он точно знал одну женщину, которая узнала в Курте оранганца, но не подняла никакого шума. Он точно знал женщину, что скрывала голову и лицо под капюшоном. Уна Салмао, какие еще сюрпризы ты можешь подкинуть?
Глава 5
Эстев проснулся, когда кто-то дотронулся до его ноги. Подтянув колени к животу, он испуганно посмотрел на лысого узкоглазого старика.
— Не дергайся, — сказал нерсианин. — Я раны твои хочу обработать.
Говорил он плавно, нараспев, словно декламировал стихи. Эстев неуверенно вытянул сбитые в кровь ноги, и старик продолжил обмывать их, смазывать пахучей мазью, а затем заматывать порезанной холстиной. “Откуда у них чистая ткань?” — подумал Соле.
— На вот сандалии, — старик кинул ему пару старой обуви. — Нечего босиком ходить.
Старик с кряхтением вылез из будки Эстева, оставив лишь едкий запах трав. Ноги щипало, но болели они не так сильно, как вчера. За рваным пологом слышался тихий гул голосов. Эстев покрылся потом от страха, когда вспомнил, где находится. Об Угольном порте он слышал только самое жуткое, о нищих, ворах и убийцах, трупоедах и гигантских крысах, способных утащить человека. Эстев заскулил. В любом случае нужно было выбираться из этой будки. Не успел он подумать об этом, как полог отъехал в сторону, и внутрь просунулось чумазое лицо мальчишки, что провел его сюда. В руках он держал миску с дымящимся варевом.
— О, вижу, коновал уже посетил. На вот, поешь, а то скоро все дочиста выскребут, — он протянул толстяку миску с ложкой. — Ешь-ешь! Тебе силы нужны. Еще бы, такое пережить, а сколько еще впереди!
Эстев зачерпнул ложку, положил в рот и скривился. На вкус чистый жир с какой-то разваренной до неузнаваемости крупой, ни соли, ни специй, да еще и горькие подгоревшие кусочки. Проглотить это было сложно.
— Меня Зябликом зовут, — продолжал щебетать малыш. — Я — важная шишка, — он гордо напыжился. — Ты ешь-ешь скорей. Мне еще все тебе показывать.
Задержав дыхание, Эстев постарался проглотить противную субстанцию под щебет ребенка. Имя шло ему, он и правда напоминал маленькую громкую пичугу со взъерошенным хохолком. Как только ложка заскребла по дну миски, Зяблик нетерпеливо вырвал ее из рук толстяка.