Парень представился типичным для Империи именем Тьег. Он охотно ударился в гульбище, щедро полируя столы звонким золотом, с легких вин быстро перешел на кижару и скоро утонул в объятьях двух потасканных, но все еще симпатичных шлюх. Вчера Адир прогнал всех прочих клиентов, так что бордель был в их полном распоряжении. Мальчика выследили, приманили, осталось только подстрелить.
Несмотря на солнечное утро в зале было темно, как в пещере, и только несколько чадящих свечей разгоняли густой мрак. За утопленным в тени столиком курлыкала парочка рыбомордых. Асавин избегал прямого взгляда: они могут принять это за вызов. Краем глаза он видел, как блестела их светло-серая кожа, испещренная дымчатыми волнами по всему торсу и рукам — они не носили доспехов или рубах, только кожаные портупеи, на которых крепилось оружие. Тяжелые белые косы, перехваченные кожаными ремнями, струились между сильных лопаток и мощно разведенных плеч. Их сложению можно только позавидовать, но лица подкачали. Треугольные, широкоскулые, с плошками серебристых глаз, расчерченных кошачьими зрачками, и полная пасть зубов с бритвенной кромкой. От одного их вида пробегала толпа мурашек по позвоночнику, но ильфесцы уже давно привыкли к ним, да и в “Негоднице” они частенько появлялись и даже снимали щлюх, что посмелей. Вот и сейчас они скалились девушке с кувшином пива, то ли очаровывая, то ли запугивая, кто поймет этих морских чертей. Асавин знал, что с ними шутки плохи, и они посмеются, только откусив порядочный ломоть мяса от посмевшего потревожить их покой засранца.
Адир сам поставил перед блондином тарелку с хрустящей жареной мелочью и кружку чуть теплого пива, безмолвно пронзив многозначительным взглядом. Асавин улыбнулся и кивнул ему. Сегодня старый развратник получит солидную долю от рубийца и поэтому не скупился на грубые любезности вроде бесплатного завтрака. Прикончив половину тарелки, блондин лениво глянул на лестницу, ведущую на второй этаж. Что-то Нева задерживается. То ли у мальчишки не стоит после вчерашнего, либо все наоборот.
Асавин уже допил пиво, когда дверь широко растворилась, стукнув о ветхую стену, и в зал ворвалась группа парней в закатанных по локоть рубахах. Красные обветренные лица, опаленные солнцем и едкой морской солью. Матросня с какого-нибудь промыслового судна, жадная до выпивки, женщин и крови. Во всяком случае, так подумал Асавин, уж больно недобрым огнем блеснули их глаза, когда они увидели акул за дальним столиком. Чутье подсказывало блондину, что пора выписывать счет и сматывать удочки. Краем глаза он заметил, что Адир тоже напряженно облокотился о стойку. Натянув берет, Асавин взбежал по лестнице. Кровь могла значительно усложнить ему дело, да и сражаться он предпочитал скорее на интеллектуальном поле. Преодолев пролет, он услышал, что моряк рявкнул что-то грубое в адрес акул, и припустил еще быстрее.
В дверях он столкнулся с раскрасневшейся Невой. Она поправила лиф платья, подарив ему очаровательную улыбку, и поспешила вниз. Тьег сонно потягивался на кровати. Он был на полголовы выше Асавина, и тонкий, как рапира. Кожа — кровь с молоком, не запачканная землей, навозом и тяжелой работой на фабрике. Обернувшись, он спросил хрипловатым голосом:
— Который час?…
Асавин улыбнулся, лукаво сощурив глаза:
— Время завтрака. Предлагаю другое место, завтраки здесь паршивые. Только вот оплатим счет за вчерашнее…
Тьег поморщился:
— Я почти ничего не помню. После третьей бутылки все как в тумане… Женщины…
— Не беспокойся, я все отлично помню, — успокоил блондин, протянув парню штаны. — Только поторопимся, иначе опоздаем. Я знаю местечко, там подают потрясающие мидии, и вид прямо на бухту.
Кивнув, серовласый принялся натягивать одежду. Он явно был разморенный утренней лаской и жарким солнцем. Еще бы, говорят, на Рубии куда прохладней, чем в Ильфесе.
Внизу послышались грохот и топот ног, и Асавин моментально подскочил к двери, положив ладонь на рукоять даги. За тонкой деревянной стеной доносился шум нешуточного побоища. Чутье, как всегда, не обмануло блондина, только уходить обычным путем было, пожалуй, поздно. Сейчас Адир позовет стражу, и ему лучше не попадаться на глаза сизым плащам. Может сами уберутся? Раздался истошный женский визг, переходящий в нечеловеческий вой. Выхватив дагу, Асавин выглянул в коридор. Крик то затихал, то нарастал и обрывался в мычание. Адира не было слышно. Это очень плохой знак. Тихо затворив дверь, блондин шепнул:
— Мы угодили в неприятности. Какие-то головорезы захватили здание. Предлагаю спасаться через окно, пока они не смекнули, что здесь еще кто-то есть.
Второй этаж, высота небольшая, есть риск сломать ногу, но все обойдется, если удачно сгруппироваться. А дальше вниз по холму, под защиту узких переулков, которые он знал, как свои пять пальцев. Размышления заняли всего несколько мгновений, но Тьег уже замер у двери, словно охотничий пес. На нем были только штаны, блуза да перевязь с дагой, в руках он держал свою трость с кривым набалдашником. Трость! У матросов — тяжелые морские тесаки, которые скорее кромсают, чем рубят, у акул — керамические тычковые кинжалы и гарпунные ружья. А он собирается прорываться с тростью наперевес? Однако в серых глазах плясал огонек непоколебимой решимости. Асавин мысленно застонал. Если паренек сгинет, то пропадут и его ловко заработанные денежки. Похолодев, блондин прислонился к дверному косяку напротив своей неразумной жертвы.
— Тьег, это очень храбро, но и глупо. Мы выпрыгнем и позовем стражу…
Прежде, чем он договорил, мальчишка толкнул дверь и пересек коридор. Что за тупой пацан! Асавин опрометью побежал следом.
Перед ним предстала неприятная картина. Стойка была залита кровью, струящейся вниз, на подергивающееся тело Адира. Судя по бессмысленно распахнутым глазам, это были последние предсмертные судороги. Трое моряков, красных с ног до головы, повалили на стол одну из девок, это ее сдавленные всхлипы и крики слышались до второго этажа. Двое держали ее за руки, а третий вклинился между ее ног, придавив к столу, и дерево жалобно скрипело от его резких толчков. На полу лежали тела трех моряков и акул, изрубленных, словно свежевыловленная рыба. Доски маслянисто блестели от растасканной сапогами крови, в сумраке похожей на черную смолу. Асавин остолбенел на мгновение. Он повидал всякое, особенно в Угольном районе, где, словно в гнойной ране, копошились люди, скорей похожие на червей, но никак не ожидал такого на Копье Любви. Тьег сделал еле заметное движение рукой, и деревянная трость разлетелась на части, обнажая длинный узкий клинок.
— Ха! — сталь вошла в спину увлеченного девкой моряка, уколов прямо в сердце. Тот захрипел, и его подельники прыснули от узкого лезвия, как тараканы.
— Вот сука! — крикну один из них, выхватив тесак, все еще коричневый от сгустков застывшей крови, а второй, молча скалясь, зашел с другой стороны. Пронзенный так и остался лежать на девке, которая, не смея шевельнуться или издать хоть звук, замерла испуганным кроликом.
Переглянувшись, моряки одновременно напали на Тьега. Тот ловко поднялся по лестнице, увернувшись от обоих ударов, словно это бальный танец, а не драка в грязном борделе. Шпага плясала в руке, избегая тяжелого лезвия, быстрая, словно ручеек. Кто-то хорошо натаскал его, любо-дорого посмотреть.
Моряк бездумно рванул следом за Тьегом, забыв о дистанции, и парень тотчас воспользовался этим. Легкий укол в занесенную для удара руку, кровавое пятно на рубашке. Вскрикнув, матрос выронил тесак, и рубиец отправил его в полет мощным пинком в грудь, прямо на второго, бегущего следом.
Окрыленный победой, серовласый сбежал вниз и приставил шпагу к горлу примятого головореза:
— Именем Святой Короны, вы арестованы за учиненный разбой!
— А ты кто таков? — прохрипел моряк, искоса глядя на парня. — Протектор что-ли?…
Асавин крадучись спустился следом за юношей и увидел, как лежащий снизу незаметно передал свой тесак второму…
— Закон небесный и земной писан для всех… — начал Тьег, и в этот момент раненый дернулся, замахнувшись саблей поверх лезвия шпаги, прямо в шею оторопевшего мальчика. Тело моряка дернулось, тесак выпал из ослабевшей руки, не завершив приема, когда Асавин вонзил кинжал ему в спину и нажал потайной рычаг на рукояти. Лезвие раскрылось подобно стальному цветку, разрывая уязвимую плоть, и, харкнув кровью, моряк завалился мешком, набитым потрохами. Второй закричал по-звериному, силясь выбить шпагу из рук рубийца. Тускло блеснула сталь, и лезвие иглой вошло в шею матроса. Тот захрипел в безуспешных усилиях зажать рану. Четыре стука сердца, и все было кончено.