Тихая горечь снедала его несколько дней, подкрепляемая разочарованием в своих возможностях. Целую седмицу Кеан рыскал по городу, собирая любые сведения о пропавшем сыне имперского посла, всюду упираясь в тупик. Он вытаскивал из борделей светловолосых айгардских мальчишек, чтобы снова пихнуть их в объятия шлюх. Обошел Певчий, где по слухам, видели похожего имперца.
— Да то давно было, — говорил уличный торговец. — Уж больше месяца назад.
След стылый, истертый дождями и повозками. После недолгих размышлений, Кеан пришел к выводу, что мальчишка или давно покинул город, или сменил внешность, или его уже нет в живых. Последнее было самым нежелательным. Его дядюшка точно не примет такого ответа, и тогда грянет война.
На восьмой день бесплодных поисков грандмастер вызвал Кеана к себе.
— Ну что же? — сварливо начал старик, не вставая с кресла. — Я получил твои отчеты и они меня не обрадовали. Найти мальчишку — дело величайшей важности! Это не просто какой-то щенок заморской шлюхи! Это, мать его, императорская кровь! Ты понимаешь, дубовая твоя башка, кого ты ищешь?! — старик перешел на крик и разбрызгивание слюны. — Что я вижу? Ни единой, мать его, подвижки!
Он долго разорялся, осыпая Кеана отборной руганью, и закончил на самой скверной ноте:
— Да еще спутался с бабенкой! И с кем? С дочерью еретиков, падшей женщиной! Лишил ее возможности искупить предательство крови и себя обрек на позор! Ух, была б моя воля, ноги б твоей больше здесь не было! Отправил бы на Гергеру или Рокуро, собирать рис, как безродного раба!
Эти слова ранили и сердце, и гордость, хлестали не смоченными в соли розгами, а рассекающей плетью, и от них становилось погано. После такого разноса Кеан спустился в купальню и долго кис в ванной, пока та совсем не остыла. Горько, горько, горько… И от того, что подвел орден, и от слов старика, и от злости Дайре. Почему в жизни есть такая горечь? Он чувствовал себя таким опустошенным и разбитым, словно в первый год послушничества. Поедая себя поедом, Кеан не заметил, что купальни опустели, а Сестры переминались с ноги на ногу, не зная, как им поторопить задержавшегося гостя. Откуда-то издалека послышалось знакомое нестройное пение. Кеан вылез из ванной и побрел на звук.
А у моей молодки тонкий стан
И черные глаза-агаты.
Я исколесил Андинго и Шутан,
Но не видал таких, как Ата.
Ата, Ата, Атиере!
Ты из ветра дочерей.
Продал я родную веру,
Чтобы ты была моей.
Фривольная кабацкая песенка лилась из ванной, в которой лежал Кассий. Он прихлебывал из кувшина, бесконечно возвращаясь к первому куплету, и встрепенулся, когда Кеан расположился рядом с ним.
— О, а я думал, что последний остался. Устал ждать, когда милашки придут меня вып…ик…роваживать.
Кеан отрешенно кивнул.
— А ты чего такой? — заинтересованно спросил Кас. — Что, старик по тебе протоптался?
Кеан снова кивнул.
— Да не бери в голову, — мокрая лапища хлопнула парня по плечу. — Он постоянно орет. Я уже выучился пропускать это мимо ушей.
— Он сказал, что отправит меня собирать рис.
— А мне грозился, что продаст какому-нибудь фермеру вместо быка. Он просто старый брюзга.
— Нет, Кас, не похоже на пустой треп, — Кеан устало откинулся в ванной. — Кас, я влип, так влип…
— Да погоди ты убиваться раньше срока, — побормотал Кассий, приобняв товарища за плечи. — На вот, хлебни…
— Нет…
Кеан отвернулся от подставленного кувшина.
— А я говорю — пей, — горлышко настойчиво ткнулось в лицо.
Из него сладко пахло гранатом и сухофруктами. “А пошло оно все”, - подумал Кеан и в следующее мгновение опрокинул в себя крупные глотки.
— Эй, полегче! Все за раз не выдуй!
Кассий отобрал у парня кувшин, и вовремя, тот словно вознамерился опустошить его одним махом.
— Крепковато для тебя… — пробормотал бородач и тоже сделал глоток.
Сладкий дурман поднялся из обожженного вином нутра, словно жар из отцовского горна, а в ушах стучало сердце, точь-в-точь как папин молоток. В поле сладко пахло травами, девушки плели венки и бросали в Змейку. Однажды девчонка надела венок ему на голову, провозгласила Королем Урожая и долго смеялась.
— Эк тебя разморило, — рассмеялся Кас. — Да, с кижарой шутки плохи.
А Кеан уже плыл в ароматном травяном океане и чувствовал себя странно свободным, словно былинка, подхваченная ветром. Кас приобнял его за шею и снова затянул фальшивую песню. Он жалобился на жизнь, о чем-то спрашивал, кому-то грозил, а Кеан с трудом следил за этим, плавая в пьяном блаженстве.
Утром было очень плохо. Кеан мучился головной болью, его рвало так, как никогда до этого, и лишь к полудню он почувствовал себя человеком. Кас посмеивался над ним, окуная, словно ребенка, в бадью с водой, несмотря на горячие протесты:
— Кас! Прекрати! Маска же!…
— Не бойся, — добродушно ворчал великан, — она не растворится в воде…
Кеан возмущенно забулькал, но подчинился, и скоро ему полегчала.
— Рот еще прополощи, — Кассий протянул ему флягу.
Кеан, не глядя, хлебнул из нее из и скривился.
— Кас, это вино!
— Полощи-полощи, — лапища похлопала молодого протектора по плечу. — Или насильно влить?
Кеан сердито свел брови, упрямо ткнув флягу под нос бородачу:
— Ну, попробуй!
— Тяжело с тобой, — вздохнул Кас. Насильственные методы он, видимо, решил оставить на потом. — Я просто хочу, что б у тебя в голове как следует прояснилось и ты кое над чем поразмыслил.
Кеан выжидающе скрестил руки на груди.
— Я тут подумал, — продолжил бородач. — Если принц все-таки жив, то на какие шиши он живет? Ильфеса — город дорогой, а если бы он всюду светил своим положением, то его бы мигом отследили по тавернам. Золота у императорского племянника, разумеется, куры не клюют, но с большим мешком не походишь, значит что?
Кеан молча насупился.
— Значит он захаживает в банк, дубина! — фыркнул Кас. — Как любой богатей в городе. Осталось узнать, в каком он держит деньги.
— Его лицо на всех столбах, — скептически заметил Иллиола. — Будь так, банкиры первыми бы его сдали.
— Щщщенок, — презрительно протянул бородач. — У них свой Закон Благодати, и он велит им преумножать золото. Такого клиента, как императорская кровь, они потерять не хотят. Однако, в открытую против Протектората не пойдут. Так что вызнай, в каком банке мальчишка хранит деньги, а потом выбей из стрика разрешение на допрос, чтобы они поволновались…
На следующий день Кеан передал поводья Орешки в руки шустрого хорошо одетого мальчишки, когда золотые, под стать называнию банка, ворота палаццо отворились перед ним и запустили в мир роскоши. Конечно, дворец Его Благодати был куда богаче, но с непривычки и, особенно, по сравнению с простотой убранства форта Протектората, это великолепие внушало трепет. Семейство Сарафино, много поколений владеющее Золотой Птахой, не экономило на архитекторах. Сквозь огромный портал, украшенный статуями святых, Кеан прошел во внутренний дворик, со всех сторон окруженный аркадой с капителями. Посреди каменного двора журчал фонтан и шелестели плодовые деревья с огромными рыжими апельсинами, от взгляда на которые рот сразу наполнился слюной.
— Господин протектор?
Его встретил невысокий работник банка, весь утопающий в ровных, словно у мраморной статуи, складках накидки с просторными рукавами. На голове красовался шаперон, хвост которого, изрезанный, словно рванье бедняка, обернулся вокруг его шеи. Кеан еле сдержался, чтобы не поморщиться. Одеяния купцов он считал достойными скоморохов.
— Чем имеем честь служить достопочтимому протектору? — банковский клерк лучезарно улыбнулся. — Желаете открыть счет?
Кеан протянул свиток, едва не ткнув им в грудь парня: