После долгих раздумий Эстев пришел к выводу, что Сверчок прав. Морок — цирюльник, отнимающий гниющую плоть, и в этом вопросе не обойтись без значительной доли цинизма. Эстев много думал о том, смог бы он вести людей на заведомую гибель, и понимал, что ему недостает смелости взять на себя ответственность за чужую смерть. Соле вдруг почувствовал благодарность, что Морок взял на себя эту грязную работу.
За два месяца многое изменилось. Появились новые лица, взорвалась лаборатория, отняв жизнь Дуана, а Эстев все больше пропадал в подземельях со Сверчком, оставив кухню на попечение Ири. Что бы он делал без нее? Соле не мог нарадоваться на сметливость своей женщины. Много тренировался, ездил верхом и прокладывал подземные маршруты, забывая о еде и сне, и вот, вернувшись с очередным докладом, получил неожиданное распоряжение:
— Возьми Сверчка, и чтобы завтра были на праздничных играх. Отказ не приемлю. Выполнять.
Эстев уже привык покидать пределы Угольного порта и красться по улицам Медного, но район Стали так близко к Протекторату! На праздничных играх, разумеется, будет целая ложа рыцарей Маски. Его непременно вычислят. Однако деваться некуда. Если не пойти, Морок сам спустит шкуру с нерадивого барана.
Район Стали гудел множеством голосов, серые массы людей стягивались к огромному амфитеатру городской Арены, и даже холодная морось не могла отбить у людей желание поглазеть на любопытное зрелище. Эстев никогда не посещал подобные игрища, справедливо полагая, что они слишком жестоки, но толпа не разделяла его брезгливости. В праздничный день игры становились бесплатными, и единственные, кого не пускали, были больные и нищие. На входе посетителей тщательно осматривали стражи, чтобы точно не пропустить хворых и прочие отбросы общества. Зачем Морок настоял на этом?
С приближением Арены, Эстев становился все беспокойней. Наконец Сверчок не выдержал:
— Ты как на иголках. Расслабься.
— Не могу, — признался Соле. — Меня в два счета узнают. Портреты же на всех столбах!
Расхохотавшись, Сверчок потянул парня к прилавкам с готовыми доспехами. На деревянной болванке красовался полированный нагрудник, хищно поблескивающий в скупом солнечном свете.
— Как давно ты видел себя в зеркало?
“Давно”, - подумал Эстев. В последний раз он гляделся в зеркало в день убийства Его Благодати, а после отражением радовала только водная гладь, но в последнее время у него не было времени даже на бритье.
Сверчок толкнул его к нагруднику, и Эстев с удивление посмотрел на себя. Кто этот заросший бородой кудрявый парень? Лицо сузилось и скрылось за густой щетиной, брюхо сдулось, грудь и руки налились мышцами. На лице появились морщины, в темных волосах проглядывалось несколько серебряных всполохов. Когда он успел так измениться?
— Не обижайся, но на ориентировках ты похож на раздутую лягушку, — продолжил Сверчок, — а теперь тебя и мать родная не узнает.
Эстев слегка улыбнулся. Тренировки Морока и пережитые страсти отразились на его внешности. Стража на входе, бегло осмотрев, пропустила их на забитые людьми ярусы Арены. Вовсю шел поединок двух наемников. Толпа колыхалась, орала и рукоплескала. Эстев пробился поближе к парапету. Зрелище не вызвало у него восторга, как и у Сверчка, но поручение следовало выполнить полностью.
За первым поединком последовало еще несколько. Затем вышел кровавый танцор и долго сражался сначала с быком, а потом и с королевским ящером. Толпа напряженно следила за каждым движение, но когда нога танцора попала в капкан смертоносной пасти, только пуще развеселилась. Эстев отвернулся, прикрыв глаза. Кажется, несчастный иосиец остался без ноги, а может и без жизни, он так и не понял. Соле открыл глаза, когда толпа утихла и заскучала. Рабочие засыпали следы крови на песке, среди зрителей вспыхнуло несколько драк и так же быстро угасло, стоило трубам возвестить о следующей части представления.
— Смотри, — сказал Сверчок, сжав его ладонь.
На Арену вытолкали ободранных людей в исподнем, на руках и ногах блестели цепи. Когда один из протекторов встал с разукрашенным сосудом в руках, Эстев понял, что смотрит на тех, кто выжил после восстания. Божественное судилище. Сейчас протектор должен вынуть из сосуда свиток и зачитать, что ждет приговоренных. Если кто-то из них выживет, то будет оправдан… Эстев сжал кулак.
— Королевские ящеры, — возвестил герольд, и сердце Соле сжалось.
Никаких шансов.
Огромные, покрытые щитками чешуи создания не знали страха, боли и жалости. Стремительные, голодные и безучастные к чужой боли, они способны были заглатывать огромные куски мяса прямо со шкурой и костями. Кровь отхлынула от лица Соле, когда тварей выгнали на песок.
Это напоминало страшный сон. Люди метались и кричали, ящеры догоняли их и заживо рвали на части. Песок напитался кровью, всрыхлился от множества ног и когтистых лап. Не желая смотреть, Эстев скосил глаза на Сверчка. Студент глядел, не отрываясь, брови сошлись на переносице, ноздри зло трепетали, а затем он шепнул на ухо Соле:
— Уверен, в горшке были только королевские ящеры. Самая страшная кара для самого страшного святотатства.
Ящерицы быстро насытились, оставив после себя только груды растерзанного мяса.
— Скажи, Сверчок, а чем мы отличаемся от Всеобщей Благодати? — спросил Эстев, когда они брели обратно. — Эти люди погибли из-за нас. Мы бросили их в печь, словно дрова.
— Тем, что ничем от них не отличаемся, и будем гореть в той же печи, — ответил студент. — Люди, чувствуя это, выбирают нашу сторону. На самом деле им не нужен идол в черной маске и вечное благоденствие. Капля уважения перевешивает полную чашу.
Эти слова иглой засели в голове. “Когда-нибудь мы будем гореть в той же печи, а значит, это неизбежно”. Эстев воочию представил, как его рвут на части голодные ящерицы, растаскивая по песку длинные связки внутренностей, и почувствовал странный холод. Он мертв, но по какому-то недоразумению все еще дышит, ходит, говорит, а значит переживать больше не о чем. Вот что Морок хотел ему показать? Эстев нахмурился, сделал глубокий вдох и поразился этому холодному внутреннему покою.
— Уважение требует мести, — сказал Эстев, расправив плечи.
— Уже скоро, — сумрачно улыбнулся Сверчок.
Эстев почувствовал себя стрелой в умелых руках мастера, терпеливо выполнившего каждый этап по ее созданию. Щелк! — последний штрих, и блестящий наконечник лег на свежеоперенное древко. Мгновенно встали на места обломки былой целостности, все стало ясно, как день. Без него лук — всего лишь палка с упругой жилой, а стрелок — не опасней свинопаса. Ему дано только два пути — зажженным лететь к цели или сломаться. Так пусть его направит холодная рука, а разводить огонь он хорошо обучен.
Эстев, наконец, принял свое предназначение.
***
По письменному запросу Кеана, подкрепленному печатью Протектората, обещания награды за поимку Тьега Обрадана и Асавина Эльбрено покинули пределы Ильфесы и медленно расползлись по городам полуострова, но древние камни хранили молчание. Из Угольного порта пришло неутешительное донесение, что в последний раз Сводника видели на печально известном Угольном Соборе, где полегли верхушки всех влиятельных банд. Эльбрено почти наверняка пошел на местные пироги. С концами пропала и бывшая хозяйка борделя. “Негодницу” продали с молотка, начальник стражи Медного порта утверждал, что Уна Салмао покинула город и вернулась на родину, в Аделлюр. Свежо предание, да верится с трудом. Кеана не покидало желание перетряхнуть Угольный порт, навести там, наконец, порядок, но соваться туда в одиночку уже не рисковал, а Симино упорно отклонял запросы на вылазку с вооруженным отрядом. Казалось бы, старый хрыч ставит ему палки в колеса, но Кеан давно понял, что любые действия Протектората в Угольном требуют согласования с Советом Кардиналов. Слишком глубока эта гнилая, черная яма и слишком велик риск потерять там людей. Оставалось только ждать окончания затянувшихся споров насчет сосуда.
С наступлением осенних штормов, адмирал Фуэго попытался вытеснить имперскую эскадру из бухты. Завязалось короткое, но яростное сражение. Ильфесцы с позором потеряли два корабля. Имперцы великодушно отправили к берегу шлюпки с пленными моряками. Вспоминая Фиаха Обрадана, Кеан не сомневался — это жест холодного презрения.