Скворцов, да и Рогов, Юрка и Батурин хорошо знали Стешино, сюда ездили за продуктами, здесь часто укрывали ржанских партизан, и вообще Стешино — партизанское село. «Хитрый ход, — думал Скворцов, — сволочи. Вот откуда слушок, что партизаны, оголодав в лесах, грабят население».
Скворцов тянемся к Батурину и торопливо шепчет ему на ухо.
— Ага, — кивает Батурин, — потом такой же рейд на Совином Урочище. Там несколько нетронутых деревень, немцы никак не доберутся. Ну, хорошо, посмотрим.
Исходивший эти места вдоль и поперек Рогов выкладывает:
— Отсюда до Стешина по дороге километров тридцать, а если напрямик — тут березовый лесок направо — километров пятнадцать — восемнадцать.
— А что мы, пять человек, сделаем? — спросил Скворцов. — Их не меньше трехсот.
— В Стешино наши посты. Даже если двадцать человек наберется, мы им не отдадим села. И потом — там же любая женщина, любой пацан… Петлин, выбирай место, и рывком направо. Рогов, повернись назад, приготовься. Ну…
Почувствовав туго рванувшуюся, натянувшую вожжу, мерин послушно взял вправо, в лесной прогальчик, как его угадал Юрка, нельзя было понять. Но, выхватив сани с дороги, мерин еще рванул с треском в оглоблях и стал.
«Пень», — холодея, подумал Юрка, мимо них уже пролетело несколько саней, и только шестые, кажется последние, притормозили.
— Эй, — раздался негромкий, властный голос. — Что там случилось? Это ты, Маршенин?
— Я! — неожиданно хрипло и зло отозвался Рогов. — Супонь лопнула. Мы сейчас…
— Давай догоняй, на блины не поспеешь! — раздался тот же голос, и Батурин, подождав, пока утихнет впереди, сказал:
— Давай, давай, пошли. У них дорога, а у нас вон…
— Здесь поле хорошее, — успокоил Рогов. — Только бы лесок проскочить. А как Веретенников?
— Ну, он теперь здорово отстал, ждать некогда. Что там с санями?
— Ничего, пень.
С самого начала Юрка Петлин был счастлив: Батурин взял его в свою группу, то есть поставил знак равенства с прославленными Роговым, Веретенниковым, Скворцовым, и Юрка чувствовал себя на седьмом небе. Он следил за собой, стараясь казаться солиднее, старше. Он любил лошадей с детства и сразу жадно схватился за вожжи; когда они свернули с дороги в лес и выбрались в поле, он почувствовал себя в своей стихии.
Юрка не помнил такой темной ночи, хотя в поле было светлее, чем в лесу, по неглубокому снегу мерин шел по-прежнему хорошо.
Юрку любили в отряде, и он знал, что его любят; не высокий, а именно длинный по-юношески, с тонкой, худой шеей и мягким, полудетским еще лицом, он все свое свободное время старался чему-нибудь выучиться; на занятиях подрывников, в «оружейной мастерской», где из артиллерийских снарядов выплавляли тол на самодельные гранаты, он даже пытался сам сконструировать магнитную мину, не пропускал ни одного занятия по разбору той или иной диверсионной операции. Эти занятия проводили Батурин и Трофимов. Втайне Юрка мечтал стать самым знаменитым подрывником, чтобы о нем напечатали в газете там, на Большой Земле.
Его любили за молодость, за веселый, открытый нрав, и Юрка любил в отряде всех людей, и всех лошадей, и только с Шурой не мог разговаривать, при встречах терялся, старался как-нибудь вильнуть в сторону. От этого и со Скворцовым у него изменились отношения, но если Юрка знал и терзался, то Скворцов ничего не подозревал, не замечая в вечной спешке, продолжал считать Юрку все тем же мальчишкой, школьником. Юрка даже заметил, что Скворцов обижается, если его называют не по имени-отчеству, а по фамилии.
— Правее, Юрка, — сказал Рогов. — Дай-ка мне вожжи, отдохни. Руки зашлись?
— Ничего, — бодро соврал Юрка, хотя руки у него совсем закоченели; он отдал вожжи и сунул руки за пазуху, к голому телу. — Сейчас бы…
— Чего? — спросил Скворцов, и Юрка, хотевший сказать про сто граммов, сказал:
— Чаю бы сейчас горячего послаже.
Начинало виднеть, уже можно было различить не только круп лошади, но и дугу.
— Не сбиться бы, — сказал Батурин, соскочил с саней и несколько минут бежал рядом, чтобы согреться..
Юрка тоже соскочил, происходящее его захватывало, и поле, и темнота, и ноющие, отходящие от холода пальцы, и что их пятеро против трехсот, и что самый настоящий немецкий автомат на шее, и что он умеет из него так ловко стрелять. Юрка боком шлепнулся на сани, отдышавшись от быстрого бега, и, чувствуя, как горячеют лицо и руки, сказал: