— Мы подошли к загадке. Рани, семьдесят пять тысяч. Вы, пятьдесят тысяч. Узик, восемнадцать тысяч. Все это труперы, вооруженные био. Теперь. Аюнтамьенто, противостоящее всем трем, имеет восемь тысяч двести солдат и тысячу труперов под землей, и еще пять тысяч на поверхности. Внимание, вопрос. Кто правит Вайроном? Ответьте, патера.
— Э… вы. Аюнтамьенто.
— За этот ответ — одна капля, — сказал Потто. — Я поработаю чайником.
Майтера Мята крепко зажмурилась и стиснула зубы, когда единственная обжигающая капля ударила ее в лоб. Замкнутая в ночном кошмаре страха и боли, она услышала, как за много лиг от нее открылась дверь. Новый голос, надтреснутый, похоже старческий:
— Что здесь происходит?
Прилипала, обрадованно:
— Ваше Святейшество!
Потто, почти беспечно:
— Какой приятный сюрприз, я же поставил человека. Добро пожаловать. Еще один пленник.
Она прищурилась и посмотрела вверх. Над ней нависло высохшее лицо, которое она видела только издали; тогда она не понимала, как сверкают эти глаза.
— Освободите ее! — рявкнул Квезаль. — Немедленно!
— Советник? — спросил Паук, и она попыталась улыбнуться.
— На сегодня урок окончен. Но может возобновиться, вскоре, так что обдумайте материал, — зло сказал Потто.
Паук встал, и она упала на пол.
— Я говорил с вашим кузеном Лори, — сказал Квезаль Потто, — и сейчас передам вам новости, которые уже принес ему. Я иду на риск, что после этого вы решите арестовать меня, советник.
— Этот старый лис — Пролокьютор, — сказал Потто Пауку. — Если это как-то волнует тебя, скажи.
— Все, что вы хотите, советник.
— Он стоит двух генералов и десяток мясников. Не забывай об этом. Старик, что за трюки ты приготовил на этот раз?
Майтера Мята с трудом встала на ноги, пытаясь не наступить на подол платья.
— Никаких трюков, советник. Просто во время моего жертвоприношения в Великом мантейоне произошла теофания. — Майтера Мята почувствовала, что Квезаль возбужден, в первый раз в своей жизни.
Потто хмыкнул и поставил дымящийся чайник на стол.
— Еще одна? И кто на этот раз? Сфингс?
Квезаль покачал головой:
— Пас.
— Пас мертв!
Квезаль отвернулся от Потто:
— Великий Пас, майтера. Лорд Пас, Отец Семи. Если и не он сам, то его призрак. На самом деле именно это и сказал сам бог.
Глава вторая
Его зовут Хоссаан[3]
Он сам закрыл дверь изнутри и задвинул засов — последний этап его обряда экзорцизма. Но если эту дверь (мрачную боковую дверь того, что было мантейоном, и, как многие прохожие без сомнения предполагали, все еще оставалось мантейоном) использовали те клиенты, которые не хотели, чтобы кто-нибудь видел, как они входят в заведение Орхидеи, кто-нибудь должен ответить на его стук. По летней привычке, он прищурился, чтобы оценить ширину сузившегося солнца; его закрывали темные облака, наполненные дождем или снегом, а также внушающий почтение корпус воздушного корабля, цвета мумии.
Он постучал опять. Его носильщики опустили носилки и устроились поудобнее. Рискнет ли он и допустит, чтобы они увидели, как он колотит в дверь, к которой никто не подходит? Как это повлияет на его престиж и популярность? Что скажет комиссар Тритон? Или Узик? Не заменят ли пересуды об этом разговоры о сражениях?
Он еще улыбался при этой мысли, когда дверь открыла маленькая и явно непривлекательная женщина с выцветшей повязкой на седеющих волосах.
— Входите… о. Здесь больше нет, патера.
— Я — духовный наставник Орхидеи, — твердо сказал ей Шелк. — Впусти меня. — Женщина отступила назад. Он вошел и задвинул за собой засов. — Проведи меня к ней.
— Я здесь убираюсь. — Она с неприязнью посмотрела на Орева.
Шелк молча согласился, что бывшему мантейону нужна уборка. Он посмотрел на сцену — нет ли на ней нового задника, такого же кощунственного, как тот, который он разрезал на куски, и с нелогичным удовольствием обнаружил, что он просто непристойный.
— Она в своей комнате. Может быть, еще не встала.
— Проведи меня к ней, — повторил он, и добавил: — Немедленно!
— Я не буду стучать, — испуганно сказала маленькая женщина.
— Не имеет значения. Я помню дорогу. — Он прошел мимо нее и пересек бывший мантейон, почти не чувствуя боли в щиколотке. Вот ступенька, на которой он сидел, разговаривая с Мускусом. Сейчас Мускус мертв. Вернулось воспоминание искаженного болью лица Мускуса.