— Тогда никакой свет не может это сделать, — сказал Рог из-за спины Шелка.
— Совершенно верно, я уверен. Тепло солнца нагревает землю и воду, а они, в свою очередь, возвращают тепло в воздух над ними. А здесь, наверху, есть только редкие пики, и, следовательно, воздух должен быть холодным. А отсюда и снег; и в Горах, Которые Выглядят Горами, снег должен весить достаточно, чтобы выпадать.
Шелк замолчал, размышляя.
— Я никогда не спрашивал Скиахана, кто живет в горах, или живет ли кто-нибудь вообще. Я не видел там городов, но думаю, что кто-то должен — те, кто убежал из города или кого оттуда выгнали. Там должно быть дикое место, где нет никаких законов; не сомневаюсь, что многие хотели бы жить так именно по этой причине.
— Шелк, это ты? — крикнула Гиацинт из люка, и он, повернувшись, улыбнулся ей.
— Я искала тебя повсюду, но никто тебя не видел. О, привет, генерал. — Гиацинт, как всегда изящно, шагнула с лестницы на палубу. — Привет, мелюзга. Отсюда вид получше, а? Шире, в любом случае.
— Сейчас можешь избавить меня от своей опеки, — сказал Шелк Рогу.
В Вайроне шел сильный снег, превращавший любую беду в тоскливую безысходность, снег, делавший любую поверхность скользкой и любую одежду — мокрой, и слепивший глаза майтере Мята каждый раз, когда она поворачивалась лицом к ветру.
— Мы сделали все, что могли, мой генерал. — Из-за силы ветра капитан стоял сбоку от нее, а не перед ней. Чтобы защититься от ветра и холода, они подняли воротники своих плащей; он натянул на уши форменную фуражку, а она — полосатую вязаную шапочку; заляпанная кровью повязка не слишком удачно фиксировала его правую руку.
— Я уверена, что сделали, полковник. Тем не менее, я боюсь, что через несколько часов они начнут погибать.
— Я не полковник, мой генерал.
— Полковник, я только что повысила вас. А сейчас покажите, что вы заслужили это звание. Найдите для них укрытие.
— Я уже пытался, мой генерал. Я попытаюсь еще, хотя в этой четверти сгорели все дома. — Он не был высоким мужчиной, но казался выше, когда говорил.
«Говорить о домах не было никакой необходимости, — подумала майтера Мята. — Это только показывает, насколько он устал».
— Я знаю, — сказала она.
— Это была ваша четверть, верно? Рядом с Ориллой?
— Была и есть.
— Я пойду. Могу ли я сначала сказать, что предпочел бы сражаться за вас и богов, мой генерал? Вайрон будет свободным!
Она содрогнулась:
— А если вы потеряете руку, полковник?
— Из игломета я могу стрелять и одной рукой, мой генерал.
Она улыбнулась, хотя и поклялась себе этого не делать:
— Даже левой? Сможете в кого-то попасть?
Он сделал шаг назад и отдал честь здоровой рукой.
— Когда невозможно попасть точно в цель, надо подойти поближе к врагу. — И он исчез в падающем снеге прежде, чем она успела вернуть ему приветствие. Опустив руку, которую она не успела поднять до бровей, она пошла между жавшихся друг к другу сотен людей, спасающихся от боев.
«Если бы я могла видеть их лица, — подумала она, — я бы запомнила каждое. Не имена, потому что у меня всегда была плохая память на имена. Дорогой Пас, почему бы тебе не подарить нам хотя бы один луч солнца?
Дети и старики, старики и дети. Интересно, почему старики не сражаются — они слишком хилые? Или, если они сражались, то — лет в семьдесят или восемьдесят — поняли бесполезность своих усилий?»
Кто-то схватил ее за юбку:
— Еду принесут?
Она встала на колено. Такое морщинистое лицо могла бы иметь майтера Роза.
— Я приказала, но у нас ее очень мало. И у нас совсем мало людей, которых мы можем выделить на поиски, главным образом раненые труперы.
— Они сами ее съедят!
«Возможно, так и будет, — подумала майтера Мята. — Они тоже голодны, я уверена, и заслужили это».
— Кто-то вам принесет поесть, и очень скоро, еще до тенеспуска. — Она встала.
— Сив? Сив? Здесь моя мама, и ей очень холодно.
Она уставилась в бледное маленькое лицо:
— Наверняка ты сможешь найти деревяшку и разжечь костер. У кого-нибудь должна быть зажигалка.
— Она не хочет… — Голос ребенка изменился.
Майтера Мята опять опустилась на колено:
— Не хочет что?
— Брать мой плащ, майтера. Ты заставишь ее?