Точно так же хорошо мы знали и майтеру Мрамор, которая называла себя Моли, Молибден, Мэгги и Магнезия; последнее — ее настоящее имя. Она учила нас в палестре на Солнечной улице, пока нам не исполнилось десять лет; потом это делали майтера Мята и майтера Роза. Шелк любил ее и доверял ей; на самом деле я часто думал, что он был для нее ребенком, которого она так страстно хотела, хотя никогда этого не осознавала. В свою очередь она доверяла нам в то время, когда мы работали под ее руководством во дворце кальде, когда летели на дирижабле, во время пролета через бездну и здесь, на Синей. В моем отчете я везде называю ее майтера Мрамор, чтобы избежать недоразумений. Никогда не встречал более практичной и здравомыслящей женщины.
Во время полета в Главный компьютер у нас было много возможностей видеть и слышать Гагарку, хотя он не слишком любил общаться. Синель, с которой мы вместе работали во дворце кальде, тоже часто говорила о нем. Некоторые читатели могут предположить, что Шелк доверил нам содержимое исповеди Гагарки. Нет, хотя и рассказал нам о том, как Гагарка исповедовал его после встречи в «Петухе». Вся четверть знала, что как-то раз Гагарка забил человека ногами до смерти; скорее всего, это и был один из тех грехов, которые ему отпустили. Синель призналась Крапиве, что пару раз он ее как следует избил, и описала оба случая.
Не один читатель обвинил меня в том, что я обелил Гагарку. Скорее уж я нарисовал его слишком черной краской; я не любил его, и даже после стольких лет мне трудно писать о нем честно. Как я попытался объяснить, он был очень большим и исключительно сильным человеком, далеко не красивым, с такой густой бородой, что казался небритым даже тогда, когда только что побрился; хотя он ничего не боялся и любил покутить, мало кто говорил о нем хорошо, за исключением Шелка, Синель и Мурсака.
Я только что сказал, что мне было тяжело честно писать о Гагарке; однако писать честно о Гиацинт оказалось практически невозможно — ее необыкновенная красота была одновременно благословением и проклятием. У нее почти не было образования, зато тщеславия и дикого нрава — в избытке. Когда рядом со мной сидела Крапива, она показывала себя мне, принимала вызывающие позы, наклонялась, чтобы продемонстрировать глубокий вырез, задирала юбку, чтобы поправить чулки, и так далее. В отсутствие Крапивы она ругала меня последними словами, стоило мне только посмотреть на нее. На человеческие отношения она смотрела с точки зрения денег, власти и наслаждения, и понимала Шелка меньше, чем ее понимал Клещ.
Должен сказать, что мало кто из нас знал генерала Мята; и почти невозможно передать точное впечатление от нее тем, кто ее не видел. Невысокая, с гладким маленьким лицом, острым носом и темно-коричневыми волосами, закрывавшими ее лоб почти до бровей. Она говорила мягким робким голосом, который мы хорошо помнили по занятиям в классе; но когда появилась необходимость в быстрых и решительных действиях, она мгновенно сбросила с себя маску маленькой сивиллы. Тогда ее взгляд стал метать огонь и сталь, а при звуке ее голоса раненые труперы, которые казались слишком слабыми, чтобы встать, хватали оружие и бросались в бой. Если ее не удерживали подчиненные, она сама вела войска в атаку, шагая впереди храбрейших из храбрых, и, никогда не замедляя шага, ободряла криками тех, кто шел за ней. Если бы не Бизон и капитан Сервал, ее, несомненно, убили бы на второй день.
Как тактик, она лучше большинства понимала необходимость в простом работающем плане, который можно исполнять до тех пор, пока условия не изменятся; это, и потрясающая преданность, которую она внушала своим соратникам, были ключами к ее победам. Хотя ее больше знали как генерала Мята, в моем отчете я всегда называю ее «майтера»; точно так же как и ее сив — майтеру Мрамор. Утверждение Шелка о том, что она позаимствовала свой войнолюбивый характер у богини любви, вызвало меньше возражений, чем я ожидал, хотя мне оно кажется неправдоподобным. Крапива предположила, что многие женщины, вдохновленные любовью к городу и богами, могли бы проявить такую же неудержимую отвагу. Безусловно, как мы можем сказать сейчас, любовь схлестнется с инхуми в полночь.
Хотя никто из нас и не говорил с Кровью, мы оба видели и слышали его, когда он приходил в мантейон; кроме того, мы видели его и Мускуса, когда они принесли в мантейон белых кроликов. Шелк и майтера Мрамор подробно рассказали нам о разговорах с ним; они, как мне кажется, увидели в нем больше хорошего, чем я или Крапива.
Никто из нас не видел и доктора Журавля, но майтера Мрамор встречала его и очень любила, как и Шелк. Синель, знавшая его исключительно близко, говорила, что он смотрел на любую рану и болезнь как мясник на свинью и бычка; я попытался передать это в отчете. Судя по словам Шелка, он верил в Сфингс не больше, чем в любого другого бога, и, даже если бы ему доказали ее реальность, он бы со смехом отвернулся от тех, кто верит в нее, и высмеял бы ее еще раз.