– Пожалуйста, только без синяков. У меня сегодня вечером смена.
Тобиас ослабляет хватку.
– У тебя слишком легко появляются синяки. Думаешь, я тебя не понимаю?
– Ты меня не знаешь.
Он наклоняется, касаясь дыханием моего уха.
– Я знаю тебя. – Он убирает с моего плеча волосы, и я с трудом сдерживаю дрожь, которая пробегает по телу от этого легкого прикосновения. – И ты боишься, что я так много про тебя знаю. – Тобиас поднимает палец и еле ощутимо проводит им по моей ключице. – Ты считаешь это любовью, но правда в том, что ты одержима, – он медленно проводит подушечкой пальца по моему горлу, а затем очерчивает им мои губы. Напряжение между нами так сильно, что от осознания того, что происходит, начинают подкашиваться ноги. – И сейчас ты под кайфом. Единственная валюта, что у тебя есть, – это кайф. – Я резко отстраняюсь, но Тобиас наступает на меня. Он проводит взглядом от моей резко поднимающейся и опускающейся груди до губ, а потом делает шаг назад, забирает ноутбук и выходит из кухни.
Глава 10
«Ты одержима».
Груз этого заявления всю смену ощущался на плечах.
– Ты уверена? – спрашивает Мелинда, собирая оставшиеся контейнеры.
– Что, извини?
Она внимательно смотрит на меня. На лице подруги явное беспокойство, а я пытаюсь воскресить в памяти наш разговор. Она хочет свести меня с юным пастором из ее церкви. Мелинда далеко не дура. Она научилась предугадывать мое настроение. Нередко приносит с собой второй ланч, чтобы я обязательно поела. Мне приятно знать, что она дорожит мной и по-матерински опекает.
– Да, – отвечаю я, вытирая наше рабочее место. – Просто пойду домой.
Мелинда замирает, пока мы собираемся.
– Милая, прошло несколько месяцев. Я не хочу, чтобы ты и дальше чахла.
Несколько месяцев. И именно сегодня, как никогда, я чувствую тяжесть этой правды.
«Ты одержима».
– Все хорошо, – заверяю я подругу. – Я недавно ходила на свидание.
От этой информации она оживляется.
– О, правда?
– Да. Отличный парень. И мы снова встретимся, – ложь дается легко, но я не чувствую за собой вины, увидев в глазах Мелинды облегчение. Порой своей назойливой болтовней она сводит с ума, но я привязалась к ней и считаю своей подругой.
– Я так рада. – Она чуть не выпрыгивает из штанов. – Извини за такие слова, но какой же он дурак. И обещаю тебе: он пожалеет, если еще не начал жалеть. Поверить не могу, что он просто взял и бросил тебя.
Мы обе понимаем, что она говорит про Шона, но я отвожу глаза в сторону. Когда конвейерная лента останавливается, оповещая о конце смены, Мелинда подходит ко мне и нерешительно обнимает.
Я крепко обнимаю ее в ответ.
– Я буду по тебе скучать.
Мелинда отстраняется и обхватывает руками мои плечи.
– Но по моей болтовне скучать точно не будешь. – Она смеется и подталкивает меня локтем. – А вот мне будет не хватать такой слушательницы. Когда ты уезжаешь?
– Осталось всего несколько месяцев.
Мелинда подмигивает.
– Проведи их с пользой.
Я киваю и умудряюсь изобразить искреннюю улыбку, когда она выходит с линии, чтобы отметиться на выходе. Я плетусь за ней, мыслями возвращаясь к утреннему разговору на кухне. Для всех, кто близко меня знает, теперь я девушка с разбитым сердцем, которая замкнулась в себе.
Тобиас тоже видит меня слабой, но ирония в том, что люди вроде Мелинды, которые каждый день с трудом сводят концы с концами, и моя привязанность к ней и к остальным из нашего круга, вынуждает меня молчать и уступать. Если бы я хоть на секунду подумала, что Тобиас собирается навредить Мелинде или тем, кто мне дорог, то уже давным-давно подала бы сигнал. Но это не тот случай. И вопреки моей ненависти к Тобиасу я знаю, что он планирует вернуть жителям этого города власть.
И этот план я полностью поддерживаю.
Делает ли меня плохим человеком желание, чтобы мой отец из-за этого страдал? Возможно.
Но это та роль, которую я выбрала сама.
И, возможно, отчасти мое неуважение к отцовскому благосостоянию связано с затаенной злобой на то, что предпочел мне свою империю.
Может быть, потеря состояния принесет отцу столь необходимое смирение и даст ему второй шанс, шанс отыскать более значимую цель. Я знаю, что меня сильно изменило смирение. И эти уроки я не воспринимала как должное, даже если в процессе они казались такими.
Но если Доминика я считала холодным, то его брат гораздо более черствый. Неприступная стена, которая считает любовь всего лишь помехой.