Горюнов поднялся с травы.
— Пойдем-ка лучше на качели.
Через минуту они уже поочередно взлетали высоко вверх, и Дима обмирал от страха, но все равно на его раскрасневшемся лице чудом удерживалась улыбка.
— Это безобразие! — донесся до Горюнова голос Киры. — Николай, ты ребенка покалечишь! Оба немедленно слезайте с качелей и идите мыть руки. Я не намерена разогревать обед несколько раз.
Когда они шли к дому, Димка хитро поглядывая на Горюнова, прошептал:
— Ты не бойся. Мама только делает вид, что ругается. На самом деле, она — добрая.
— Понятно, — серьезно сказал Горюнов. — Не буду бояться.
Они поднялись по ступенькам и вошли в дом.
— А после обеда мы пойдем к реке? — спросил Дима, болтая ложкой в супе. — Ты обещал научить меня плавать.
— Пойдем обязательно. И маму с собой прихватим, а то ей, наверно, скучно.
— С вами соскучишься, — рассмеялась Кира.
Накупавшись, они пошли в лес и долго гуляли там в тени вековых деревьев. Я родился, их еще не было, думал Горюнов, обходя гигантские стволы. Триста лет, три века… Он прислонился к огромному неохватному дубу, спиной ощущая его грубую, в глубоких трещинах кору. На мгновение его посетило чувство, будто он и сам покрыт такой же корой, и ему стало страшно. Как в детстве, в ту первую ночь на Земле, он ощутил себя маленьким, затерявшемся в пустоте человечком…
— Коля! — донесся до него сдвоенный крик Киры и Димы. — Коля, ау! Иди к нам!
И он побежал. Быстро, как не бегал с той поры, когда на Алмазной столкнулся с Пятнистым Упырем, трехметровым чудовищем, чьи челюсти не знали пощады.
Он сходу налетел на Киру и Диму, обнял их и закружил в воздухе.
— Чему ты так радуешься, — смеясь спросила Кира.
— Вас нашел…
А потом была ночь. И насыщение долго не приходило. Когда же усталость взяла свое, и они со стоном оторвались друг от друга, Кира быстро заснула, Горюнов долго лежал без сна, осторожно перебирая пряди ее волос.
Внезапно ему почудилось будто кто-то тихо, без голоса позвал его. Зов повторился, его не было и он был, проникал в самую душу, влек за собой. Повинуясь ему, Горюнов прошел через темные комнаты, к входу, на мгновение остановился вслушиваясь в себя, а потом толкнул дверь и оказался на крыльце.
Мир вокруг был облит серебром. В ночной тишине слышны были лишь мягкие шорохи травы и немолчный плеск речной волны. Где-то далеко пела птица. Слабый ветерок доносил слабый аромат цветов…
Взгляд Горюнова, стремясь все выше, достиг темной стены леса и, взлетев к его изломанной кромке, замер — выше начиналось небо. Горюнов зажмурился и рывком поднял голову, а потом разлепил веки.
В темном, ночном небе спокойно и холодно сияли звезды. Он и сам, уже через мгновение, смотрел на них равнодушно, не испытывая ни радости, ни боли, ни даже удивления от собственного равнодушия.
Все перегорело и зов умолк.
Сзади послышались быстрые шаги, и рука Киры легла на его вздрогнувшее плечо.
— Я проснулась, а тебя нет… Что случилось?
Горюнов потерся щекой о ее пальцы.
— Ничего не случилось. Подышать вышел, — начал он, но в тот же миг понял, что это не так. Мир менялся. Расчлененные, существующие сами по себе предметы, звуки, запахи ночи с появлением Киры начали сливаться в неразрывное, полное гармонии единство. И душой его, его сутью были звезды. Словно по мановению волшебной палочки, они утратили свою отрешенность, придавая иной, чудесный смысл и темнеющему у горизонта лесу, и невидимой реке, и шороху трав, и одинокому пению птицы.
А потом умолкнувший за минуту до этого зов, возник снова, и Горюнов ощутил, как все страхи, ненависть, боль уходят, смытые теплой волной сочувствия.
Он повернулся к Кире. В ее глазах светились звезды…
6
Лицо Брюгге было хмурым. Под глазами залегли тени.
— Обратно на Форпост? — угрюмо спросил он, отводя взгляд.
— Не угадал, — Горюнов улыбнулся. — Так далеко не хочу. Но на внутренних линиях поработал бы.
— Что так?
— Есть к кому возвращаться.
— Поздравляю, — все так же не глядя, Брюгге покивал головой.
— Не злись, Карл, — сказал Горюнов. — В прошлый раз я не хотел тебя обидеть. Так вышло…