Неделя, думаю я, в крайнем случае, месяц и тишина за окнами рухнет. И что будет потом? Что случится с паном Вольдемаром и его друзьями? Увидеть этого мне не придется. Мой срок на Земле подходит к концу. Сегодня последний вечер. Я трогаю в кармане плоскую коробку блок-генератора. Сегодня, когда ближе к ночи опустеет парк, я уйду в глухую аллею — она уже давно облюбована — вытащу коробочку и нажму белую кнопку. Яркая вспышка света ослепит меня даже сквозь сомкнутые веки, а когда зрение вернется, я увижу вокруг себя привычные стены Базы. Толкну дверь и выйду в кольцевой коридор. Никаких отчетов — все материалы еще вчера вечером отосланы мной, значит отдых. Вряд ли он будет долгим, появится какое-нибудь новое задание. Выбор планет велик, где-нибудь что-нибудь происходит. Ясно одно — на Землю я больше не попаду. Не в правилах Совета посылать разведчика на его родную планету. То, что произошло со мной — редчайшее исключение.
Часы бьют девять. Пора уходить. Прощаюсь с паном Вольдемаром, он даже не подозревает, что прощаюсь с ним навсегда, и тороплюсь к выходу. Держась затененной стороны улицы, иду в парк. Там, на широкой площадке, среди других аттракционов, стоит и моя карусель. Еще нестарая, свежевыкрашенная, с новым, месяц назад натянутым куполом. Обязанности мои просты, но разнообразны: следить за исправностью механизма, продавать билеты, да включать и выключать рубильник. Платят гроши, но мне хватает, главное достоинство работы в изобилии свободного времени. Карусель запускается в двенадцать, я же прихожу к шести — сменить хозяина, а до этого я слоняюсь по городу. Лишь изредка, когда механизм выходит из строя, приходится возиться с ним с самого утра. Сегодня как раз такой случай. Что ж, думаю я, отмечу свой последний день на Земле крупным ремонтом.
В детской моей памяти никаких каруселей не сохранилось, похоже я их даже не видел. Впрочем, надо признать, от моей первой жизни на Земле воспоминаний осталось немного. Мне едва сравнялось десять, когда явился Отец и забрал с собой. Помню пожары. Отчетливо помню пожары, когда горели целые деревни. Помню солдат и чувство страха, связанное с ними. И еще помню голод. Это, пожалуй, главное, что помню.
Мне повезло. Интернат набирал новую группу учеников, и на все планеты земного типа были посланы Отцы. Мой — наткнулся на меня…
С ремонтом я провозился до самого прихода хозяина. Только закончил, еще и руки не вымыл, а он уже идет, шляпой обмахивается. Подошел, кивнул головой в ответ на мое приветствие и смотрит мимо меня — на карусель.
— Все в порядке, — говорю я ему. — Теперь долго без ремонта обойдется.
В ответ он вздыхает:
— Мне это уже ни к чему. Продал я карусель. Уезжаю.
— Как уезжаете? Куда?
— В Канаду, к сестре. Уезжаю пока еще можно. Мне с моим носом под коричневыми не выжить. Так что прости, Стас, а выходит тебе полный расчет.
С этими словами вытаскивает он бумажник и, отсчитав деньги, протягивает их мне.
— Тут, — замечает, — кроме заработка еще и премия. Мы с тобой неплохо ладили, могли бы и дальше… Да вот, не судьба.
Из кармана пиджака у него утренняя газета торчит. Значит уже прочел.
Я беру деньги, пожимаю хозяину руку, что тут скажешь, и иду бродить по городу. Я прощаюсь с Варшавой, обходя в последний раз полюбившиеся мне места. Долго стою перед собором Святого Яна, а от него иду к Висле. Спустившись с высокого берега, подхожу к самой воде. Немилосердно блестит гладь реки, так блестит, что смотреть на нее невозможно. А вокруг разлиты тишина и покой. Невдалеке плещутся мальчишки, маленький катер с большой пузатой трубой забавно шлепает вверх по течению.
Через несколько часов этот мир исчезнет для меня навсегда. Такое уже случалось не раз и стало давно привычным. Мы нигде долго не останавливаемся, кочуем с планеты на планету. Наш дом — База. Да и там мы бываем редко. А уж в любом другом месте мы лишь наблюдатели. Ни связей, ни привязанностей. Ничего.
Правда, в моем нынешнем случае все несколько иначе — когда-то, очень давно, лет триста назад, я родился здесь, где-то в Европе, быть может даже поблизости от этих мест. Впрочем, никаких особенных чувств этот факт во мне не вызывает. Умом — не сердцем осознаю я причастность к земной истории. Но даже соринки в глазу хватает, чтобы вызвать слезы. Да, мудры законы Совета. Не зря запрещают посылать наблюдателя на свою бывшую родину. И если бы не стечение обстоятельств, на берегу Вислы стоял бы другой наблюдатель, не я.
Время обеда. От реки поднимаюсь вверх и иду в давно облюбованный кабачок.
Здесь шумно. Много посетителей, все друг друга знают и говорят громко, часто перебрасываясь репликами через несколько столов. Судя по обрывкам разговора, что доносятся до моих ушей, тема одна.