— Но почему этого не сделаете вы?! — возмутился Микаш. Уж лучше смерть, чем участь одержимого!
— Король фигура дрянная. Ходит всего на одну клетку, с его потерей заканчивается вся партия. И он вот-вот сгорит в огне собственного возмездия.
— Нет. я отказываюсь! Заберите свои почести и назначьте другого! — упорствовал Микаш, ужасаясь своей роли.
— Мой мальчик, разве ты забыл всё, чему я тебя учил? Никто не спрашивает, чего мы хотим. Важно лишь, чего от нас хочет мироздание, что мы должны сделать, чтобы послужить людям. Ради этого я готов стать самым ужасным злодеем в твоей жизни, ненавистным предателем и источником всех бед. Будь готов и ты.
Гэвин взмахнул рукой — Микаш едва успел заметить его выпад. Обёрнутые голубоватой дымкой ветроплава пальцы лорда Комри впились в грудь Микаша и вырвали из неё сердце. Тот замер, боясь вздохнуть. Его сердце истошно трепыхалось в ладони Гэвина, а сам Микаш, с дыркой в груди, был ещё жив.
Лорд Комри распахнул рот, в сердце вонзились острые зубы, кровь забрызгала подбородок и белый воротник халата. Кровь Микаша!
Пронзительно-синие глаза горели бесстыдно ярко. Глаза подлеца, глаза убийцы.
Микаш задыхался от боли. Сокрушительными вспышками она пронзала всё его существо от тела, до верхней оболочки ауры и даже души, будто с него живьём сдирали покрова вместе с кожей. То, что Микаш испытывал раньше — комариные укусы по сравнению с этой новой мукой.
Но даже сквозь неё приказ Гэвина донёсся оглушительно чётко:
— Скажи уже, чего желаешь!
Как можно повелевать голосом вот так, не обладая даже намёком на дар внушения?
Заклубился серебристый туман, в луче света вырисовался каменный постамент со спящей на нём фигурой.
— Скажи! — не отступал Гэвин, сверкая глазами цвета штормового неба. — Они не знают твоего желания, но я знал всегда. Оно теплилось в твоих глазах каждый раз, когда ты смотрел на меня. Скажи, уже можно! Время пришло.
Остатки внешней оболочки Микаша разорвались в клочья, смело и мучения, и боль. Их место заняло новое жгучее чувство.
Ненавижу! Ненавижу вас всех, о проклятое Небесное племя!
— Я желаю увидеть лицо под маской! — объявил Микаш. — Настоящее лицо Безликого. Это то, чего я действительно желаю, чего желал всегда.
Мрак снова заструился по телу, заполняя пустоту вырванного сердца, вспухли на руках чёрные жилы.
Микаш шагнул вперёд и развернул к себе фигуру в холщовом балахоне. Пальцы легли по обе стороны круглой маски и потянули с силой. От середины лба поползла трещина, разветвилась на две, и ещё, всё больше. Маска разбилась на осколки.
Микаш стряхнул их, вглядываясь в лицо:
— Я знал! Я всегда знал!
В бока ударил злорадный смех. Сумасшедшее ликование стёрло последнее человеческое, что в Микаше ещё оставалось.
Демон вышел из клетки.
Миновала целая вечность, прежде чем поднялась перегородка и спряталась в стену решётка. Освещённый факелами двор устлали груды тел. Повсюду разлились лужи крови, воняло мертвечиной.
— Микаш! — позвала Лайсве.
Никто не ответил. Она не чувствовала ауру мужа, будто его уже не было на этом берегу Сумеречной реки.
У стен дожидались выжившие люди, в середине толпились Лучезарные. Шестеро тварей! Петрас трясся и скулил в тёмном углу.
— Что же ты наделал? — вырвалось у Лайсве.
— Прости, я… — лорд Гедокшимска посмотрел на Лучезарных, — не смог поступить иначе.
— Не переживай, милая, и не ищи среди мёртвых своего мужа. Его там нет, — заговорил один из Голубых Капюшонов. — Скоро ты соединишься с ним и будешь в безопасности.
— Не прикасайтесь к моей госпоже! — закричал Кым, выскочив из-за спины Лайсве. - Я… я вас убью!
Снова скрутило спазмом. Вспыхнула налитая бирюзой аура Кыма. Обстоятельства, демоны их подери, «благоприятные»! Шок, горе, отчаяние на грани помешательства — вот что вызывало в Сумеречниках прилив сил и раскрывало новые способности, о которых они прежде не думали. Кым истошно заорал, оседая на колени и обнимая себя руками. В ауре пробивались кратеры, из них вырывалась смешанная мощь земли и ветра, что так долго накапливалась внутри. Кыма било судорогами. Его тело сжималось в размерах, искажались очертания. Он становился всё меньше и меньше.