— Слышал я про ваши подвиги, — уверял лорд Тедеску, щурясь подслеповатыми глазами. — А у меня был сын не слабее вас. Нет, не этот трус малахольный, что на юг рванул, а другой, сильный, статный. Сотню демонов укладывал за раз, правда!
Старик привёл Микаша в заброшенный трофейный зал. Шкуры демонов побила моль, рога на стенах покрылись пылью, поцарапанные панцири и клыки валялись в беспорядке. Микаш отыскал челюсти пещерных ящеров-палесков и провёл пальцем по когда-то острым как бритва зубам. Совсем затупились.
— Это всё он! — выпятил вперёд немощную грудь лорд Тедеску. — Мог бы стать маршалом не хуже вас. Он в двенадцать лет целую стаю Лунных Странников положил в одиночку. Тут все шепчутся, что я из ума выжил, но не слушайте. Я знаю, о чём говорю. Мой сын…
— Я верю, — успокоил его Микаш, улыбаясь печально. Каким же неблагодарным балбесом он был в юности! — Ваш сын действительно стал героем. Вам есть, чем гордиться.
— Во-о-от, — протянул старик. — Он приедет и отвезёт меня в убежище чуть позже. А ты забирай этих неверующих! Не нужны они мне, не нужны!
Стоит ли говорить старику правду, которую он тут же забудет и снова погрузится в воспоминания?
В единственной тёплой комнате на втором этаже Микаш растопил камин и уложил лорда Тедеску спать. Перед отъездом маршал распорядился, чтобы старика тайно перевезли в домик на окраине соседнего городишки Жимтополя и приглядывали за ним. Напоследок Микаш предупредил слуг, что если они обидят старика, то маршал со всех по три шкуры спустит. Сумеречники только удивлённо переглядывались.
К середине лета они объехали весь край. Набрать удалось совсем юных мальчишек, калек, стариков и слабоодарённых взрослых. Не на такой отряд Микаш рассчитывал: их самих ещё защищать и обучать придётся. Но не бросать же. В Сальвани единоверцы вырезали всех, кто обладал хоть каплей дара или был уличён в связях с Сумеречниками.
Сейчас суд над «колдунами и ведьмами» вершили Голубые Капюшоны. Мыслечтецы без труда отличали Сумеречников от обычных людей. Раз обладаешь даром и не состоишь в новом ордене Лучезарных, значит, виновен. И путь тебе один — на погребальный костёр живьём. Вроде как мир от Сумеречной заразы чистят, уборщики те ещё выискались! Ублюдки!
Была бы воля Микаша, он бы всех их порешил, предателей своего племени. Но воевать с настолько численно превосходящим врагом — бессмысленное самоубийство, пускай красивое и доблестное. Про почившего Архимагистра Ойсина Фейна барды на каждом углу распевали баллады, мол, храбрец из храбрецов, не побоялся вступить в неравный бой с лихом. Хотя какая храбрость в том, чтобы полезть в осиное гнездо и сложить там голову? Куда больше мужества требовалось, чтобы распустить отживший своё орден и спасти шедших на смерть дураков-Сумеречников.
Эх, почему Гэвин назвал Ойсина потомком Безликого? Не было в нём и капли той нечеловеческой силы и мудрости, которой обладал сам лорд Комри. Только он и мог претендовать на родство с богом. Хотя после того, как Микаш узнал, что Безликий воспользовался его телом, чтобы быть с Лайсве, эта догадка нравилась ему гораздо меньше, как и сам великий, но оказавшийся таким вероломным, бог.
— Куда дальше? — спросил помощник Ульрих.
Микаш огляделся. Знакомый перекрёсток! Слева за обрывистым берегом журчала течением широкая Плавна. Огибая отмели, закручивался водоворот над тёмным омутом. Потянуло тоской в груди. Родное местечко-то он забыл совсем.
— В село Остенки заедем, тут небольшой крюк. День, от силы два потеряем, — решил Микаш.
— Остенки? — Ульрих нахмурился и раскрыл карту. — Нет тут такого. Там дальше Ясенька — новое поселение коневодов. Говорят, заняли пустошь, оставшуюся после нашествия.
— Едем! — приказал Микаш. — Заодно и лошадей себе подыщем. Пошли глашатая вперёд. Посмотрим, есть ли там желающие присоединиться к нам.
Вот душа и порадовалась за родную сторонку. Хотя бы здесь селяне убирали поспевший на полях овёс и пшеницу, а на заливных лугах паслись поджарые златогривые кони. Жизнь продолжалась.
Вчера закончили уборку полей, а сегодня Кыму выпало пасти лошадей на лугу за Ясенькой. Он лежал на мокрой от росы траве и, глядя в ясное небо, перекатывал между зубами колосок мятлика. Солнце ещё не разгорелось жарко, но светило уже ярко. Поблизости чавкали и фырчали кони, лениво отгоняя от себя мух. Выводили мелодичные трели соловьи, в их музыку вплетался стрёкот кузнечиков.