Мои собеседницы подтвердили — да, с детства.
— Точно меня? Может, это был кто-то другой? Кто-то похожий на меня?
Аня закисла от смеха.
— Сейчас-то вижу, что ты другой! Разговариваешь чудно, не так, как раньше… И вообще не так, как все нормальные люди.
— Кто же это другой вместо тебя мог быть? — озадачилась Даша.
Я пожал плечами.
— Клон.
— Кто?
— Да неважно. Очень вкусная еда у вас, Дарья.
Повариха заулыбалась.
— А принеси-ка нам, Дашка, “Тишь-да-глади” стаканчик, — весело сказала Аня. — Видишь, человек не в себе немножко. Подлечиться надо.
— Панов у нас не употребляет, — сказала Даша таким тоном, словно мы с ней жили бок о бок все мои двадцать два года.
Аня хихикнула:
— Мы немножко… В качестве исключения.
Обе выжидательно посмотрели на меня.
Похоже, подумал я, здесь все знают о моих привычках — точнее, привычках того человека, за которого меня принимают. Маленькая деревня, полная сплетников и досужих любопытных обитателей, — вот что такое этот Посад.
Я почесал подбородок, заросший щетиной, задумался. Попробовать, что ли, здешнюю дурь? В историю я влип такую, что мой стресс хоть голыми руками щупай.
— А давайте!
— Вот это наш человек! — обрадовалась Аня, и Даша поспешила за стойку на кухню.
Наш человек, повторил я про себя. Бухаешь — наш человек, следуешь здоровому образу жизни — не наш. Кто не пьет — тот шпион. Сколько есть хороших, добрых пословиц, от которых вначале хорошо, а потом ой как плохо?
Даша принесла на другом подносе три мельхиоровые рюмки, бутылку с молочно-белой жидкостью и картонную коробочку наподобие спичечной, только больше раза в три. Аня схватила эту коробку, ловко открыла, зачерпнула чайной ложечкой тонкий коричневый порошок. Насыпала в одну рюмку. Зачерпнула еще два раза и добавила в оставшиеся рюмки.
Женщины поднесли рюмки к носу, вдохнули, передернулись то ли от отвращения, то ли удовольствия.
Я с опаской взял свою рюмку и принюхался. Пахло остро, чуточку горьковато и одновременно кисло. А еще был запах алкоголя, конечно. Букет забористый, но чем-то неуловимо приятный.
Аня и Даша опрокинули свои рюмки, некоторое время сидели с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнули, снова дернулись всем телом. Открыли глаза — повлажневшие, с расширенными зрачками. Забористое, видимо, дерьмо…
На долю секунды я усомнился, пить ли. По алкогольным делам я не силен, а тут к самогону добавили какую-то местную дурь. Возможно, опиат…
А затем взял и опрокинул рюмку, проглотив горьковато-пахучую жидкость.
“Тишь-да-гладь” сразу ударила по желудку, в котором растеклось тепло, и по мозгам, которые заволокло туманом пофигизма и приятного ощущения легкости бытия. Окружающее, наоборот, как-то прояснилось: краски в плохо освещенной столовой стали ярче, насыщенней, даже кислотней, а звуки громче и сочнее.
— Ну че? — смеясь, спросила Аня. По ней наркотик тоже ударил, это было заметно.
— Мощно, — оценил я. — Круто вдарило.
Аня с улыбкой закивала, а Даша заявила:
— Вдарило-то вдарило, но не как твой глюк-то! Впервые слышу, чтобы память начисто отшибло!
— А это он, поди, притворяется! — предположила зарумянившаяся, похорошевшая Аня. — Чтобы мы за ним поухаживали! Вишь — накормили его, теперь “Тишь-да-гладью” потчуем! Этак и в постелю уложить придется!
— А ведь верно!
Бабы загоготали.
Я ничуть не обиделся на их подколки. Сейчас эти две хохотушки мне нравились так, что и не описать. Как мне повезло, что неведомые Рептилоиды перенесли меня в это пусть и неприглядное место, но населенное такими добрыми и отзывчивыми людьми!
— Вы реально считаете, что я притворяюсь? — спросил я.
— Да не, — махнула рукой Аня и чуть не перевернула поднос. — Тот Олесь, которого я знала, ни в жизнь этак не притворится. Ты вообще после своего глюка другой человек. Изменился жутко! Раньше был вечно мрачный, сердитый, нелюдимый, как сыч. А сейчас веселый, и поговорить с тобой можно по душам… Ты мне теперешний нравишься куда больше прежнего! Я хочу, чтобы твой глюк не кончался никогда!
А он и не кончится, ответил я ей про себя. Потому что это вовсе не глюк…
Мы поболтали о том, о сем. Преимущественно все разом, перекрикивая друг друга, но при этом отлично друг друга понимая.
Я спросил:
— Почему эта фигня называется “Тишь-да-гладь”?
Повариха Даша ответила:
— Потому что когда у тебя в жизни лихо, как сейчас, выпей это, и все будет тихо! Будет тишь да гладь!