Не выдержав, он нашел темный угол, в которым и изверг из себя всю ту гадость, что успел поглотить за вечер. Жаль, что с мыслями нельзя было сделать того же. Посидев на корточках, чтобы земля под ногами стала вращаться чуть медленней, он кое-как поднялся и поплелся к диванам.
Похоже, он оказался слабаком, так как занято было только одно ложе, да и то какой-то страстной парочкой. Не раздумывая, он рухнул на свободное. В темноте слышался стрекот сверчков, игра освежившихся музыкантов и влажное чмоканье где-то сбоку. Ноэль перевернулся на спину. Первые звезды прокалывали небосвод.
— Я хочу тебя… прямо здесь… — Услышал он сдавленный шепот до боли знакомого голоса.
— Руди? — Возня сразу же прекратилась.
— Ноэль?
— Ты что, с Анной?
В ответ послышался женский смех.
— Чувак, у нас тут как бы дело, а ты видишь в темноте, я неуютно себя чувствую.
— Дай отдышаться минут пять, и пойду. Надо вернуться в Гобби.
— Что, тошнит? У меня есть средство…
— Чувак, какая Гобби? Ты еле ходишь. Переночуем у Гектора. Пошлешь в деревню кого-нибудь из наших, вон, орка этого сраного, он вроде не особо пьяный.
— Лаурен будет недовольна…
У ног эльфа прогнулся диван. Рядом кто-то лег.
— Ноэль? — Голова Мирилет была на уровне его ребер. Она говорила шепотом.
— Что?
— С кем ты там разговариваешь?
— Не отвлекайся от Анны, пожалуйста.
— Я поступаю плохо, Ноэль?
— Как я могу судить? Я ничего не знаю о ваших отношениях.
— Я могу рассказать…
— Слушай, Мирилет. Как тебя зовут на самом деле?
— А что? — Девушка подползла выше, теперь ее голова лежала на его груди.
— Просто интересно.
— Калипсо. Я гречанка.
— А как ты попала в эту игру, если тебе тринадцать лет? Как родители могли позволить тебе воспользоваться таким непроверенным, сырым продуктом? Им не было страшно?
— У меня довольно богатая семья, мы купили три привода и зашли в игру все вместе.
— Когда я тебя нашел в той гостинице, в одной рубашке, ты, помнится, сказала, что ничего не помнишь.
— Да? Я те события смутно помню. Стараюсь забыть. Значит, тогда я решила, что лучше соврать.
— Мирилет, ты спрашивала Джорджа, как его зовут на самом деле?
— А что, это его ник? Я думала, имя.
— И скажи вот еще что, пожалуйста: как звали твоего отца, и сколько ему лет.
— Как великого греческого математика и мыслителя — Пифагор. Тридцать.
Ноэль смотрел на звездную россыпь, тщась отыскать на небосводе знакомые созвездия. На мгновение чернота неба осветилась вошедшим в атмосферу метеоритом, тут же погасшим, но какие-то крупицы времени еще видимым на оборотной стороне век. Он смотрел в бездонный звездный океан, искренне веря, что откуда-то оттуда за ними наблюдает сейчас тот, кто все это создал. Уголки его губ поползи вверх, и он начал смеяться, а после и хохотать.
— Ну что, говнюк, теперь-то ты доволен? О, теперь, я уверен, ты самый довольный из всех. Самодовольный! — Смех Ноэля перешел в истерический, и тут же погас. Он резко, насколько мог, поднялся, грубо сбросив с себя Мирилет, и поковылял в дом.
Продираясь сквозь поток облепивших стенки людей и орков, он чертыхался себе под нос:
— Гребаный Содом! Сраная игра! Ненавижу!
Перед глазами плыло, он то и дело останавливался, чтобы не упасть. А люди вокруг кружились, и никто не хотел ему помочь. Все это походило на адский карнавал, с которого он уже никогда не выберется; казалось, сейчас он упадет на пол, и в танце его затопчут насмерть. Кажется, он где-то уже видел подобную ситуацию, в книге, что ли, где главный герой, или героиня оказались на взаправдашнем адском балу, и тоже было все сумбурно и быстро, дьявольски.
Играли скрипки, быстро меняя такт, отчего тошнота вновь подступала к глотке, пронзало воздух дыхание флейт, но самым ужасным оказались барабаны. Они были совсем не к месту, как слива на тарелке с апельсинами, и каждый раз, когда барабанщик ударял по туго натянутой на обод коже, Ноэль припадал к полу, чтобы не распасться о части. Перед глазами вращался калейдоскоп разноцветных одежд и тел, подсвечиваемый с потолка всеми цветами радуги. Мечник подумал, что останется здесь навсегда, вечно блуждая меж безликих людских огней.
Чья-то рука подхватила его и вывела из толпы. Он увидел рядом с собой выбеленное лицо Мирасциллы; ее темно-красные губы приоткрыты, она выглядела обеспокоенно. Рука ее, в черно-красных перчатках, напоминающих латекс, источала приятную прохладу, а на изящном мизинце, так умело извлекающем из лютневых струн то, что способно задеть струны людские, красовалось серебряное колечко с синими рунами. Он приложил ее ладонь к щеке, почувствовав блаженный холод.