Паладины и игроки с ужасом наблюдали эту картину. Диора с легким прищуром, стараясь не выдать непроизвольную жалость к девушке; Лаурен с перекошенным лицом, разрываясь между противоречивыми чувствами от удивления жестокости мечника, от еще не прошедшего шока со сцены, когда он стоял с напряженным членом, по основание вогнанным в задницу Мирилет, от постыдной радости, что Мирилет наконец-то наказана. Лишь Нокк и Лоран’Тэйк тихонько улыбались, глядя на смятую болью и ожогами физиономию демоницы, чьи слезы, натыкаясь на опаленную кожу, тут же высыхали; первый от пережитого недавно опыта, второй в силу врожденного садизма.
Он завернул последний штрих, превратив идеальное недавно лицо в сплошное месиво дымящегося мяса. Мечник и не заметил, как истошные вопли девушки, под конец перешедшие в тупое мычание, совсем стихли, и она потеряла сознание, не в силах выносить муки. К его сожалению, даже после проделанного лицо ее по-прежнему сохраняло какой-то шарм. Отпустил голову, безвольно упавшую на пол, и потянулся ножом к промежности.
Чьи-то сильные руки оттащили его назад. Он не сопротивлялся. Рядом с Мирилет опустилась Диора, из-за ее спины хлынул мягкий свет.
— У него шок, — констатировал кто-то из светорыцарей, — секс с суккубом — смертельно опасное занятие.
— Откуда ты знаешь? — Пошутил кто-то из игроков.
— Поднимись туда и посмотри на тех бедолаг.
Лаурен. Подняла его, помогла натянуть штаны. Взяла меч.
— Пойдем на воздух.
Шил хотел вести его с другой стороны, но эльф лишь слабо отмахнулся.
Они протиснулись сквозь толпу, прошли темный коридор, поднялись по лестнице. Холодный ночной воздух встретил разгоряченное тело мечника мягким дуновением, от которого он, впрочем, тут же продрог, потому что во время секса жутко вспотел.
— Это, конечно, ужас, — начал Шил, — я и подумать не мог, что все настолько серьезно. Ребята сказали, что таких подвалов по всему Бреви может оказаться штук пятнадцать, а то и поболее. Там ведь наверху и наши игроки лежали. И никто нам не сказал…
Слова вайта тонули в темноте, а мечник смотрел на задумчивое лицо Лаурен. Что она решит? Простит ли его? Считает ли вообще виновным? Но говорить об этом сейчас было бы кощунством. Пока они просто стояли под обрушившимся чердаком сгоревшего дома, в подземелье которого сегодня выгорел грех.
Глава 42
Он мерно покачивался в провисшем до самых досок гамачке. Внизу шелестели волны. Вороватые чайки кружили над рыболовецкими суднами, вернувшимися с открытых вод. Сдвинул шляпу на глаза, чтобы укрыться от поднимающегося солнца. За стеной шуршал Григорий, убирая со стола рыбьи ошметки. Звякнул бутылками.
Ноэль и не знал, что лачуга старика имела площадку, выдающуюся в море. Будь это его дом, он коротал бы ночи именно здесь. Дверь с соломенной обивкой распахнулась, и в ней показалась косматая голова старика.
— Опять хандришь? — Проскрипел он прогорклым от табака голосом.
— Стараюсь забыть…
— Нет-нет-нет, малыш, я же тебе говорил, — Григорий сел на пол, свесив ноги морской воде. — Это бесполезно. Это болезненно. Ты не в том возрасте, чтобы справляться так с проблемами. Ты не забудешь этого.
— И что же ты предлагаешь? — мечник поднялся на локтях, остановив гамак.
— Принять. Принять и идти дальше. Стараясь забыть, ты будешь постоянно вспоминать. Это мешает, подтачивает, как рыбья кость, черканувшая глотку — ее там давно уже нет, а ты все равно чувствуешь это гадкое саднение каждый раз, когда глотаешь. Но прими это. Черт с ней, с душой. Смирись с раной — и она заживет, не смиришься — будешь мучить ее годами, отравляя жизнь и себе, и другим.
Ноэль смотрел в глубоко посаженные глаза старика, от которых бежала рябь морщин, совсем как на гладкой воде при дуновении ветра. Кажется, рыбак настолько хотел ему помочь, что от мыслительного напряжения позабыл о своей вульгарности.
— Я вообще думал, что ты додумаешься максимум напоить меня до бесформенной массы, — улыбнулся эльф, — а ты вон сидишь, советы даешь. Хороший ты мужик, Грего̀р.
Старик щурился на лазурное море, в волнах которого сверкало солнце. Хмыкнул.
Ноэль откинулся.
— Принять, говоришь… Самое забавное, что Лаурен, вроде как, на меня вообще не сердится. И тогда, в том гребаном подвале плакала не из-за того, что я подумал, а просто от того, что увидела. Говорит, выглядел я паршиво. — Он вспомнил, как упали его характеристики, и как после восстанавливались.