Четвертый прием лекарства перед сном так же ознаменовался поносом, еще более жестоким чем в первый раз, поле которого Матрене пришлось затаскивать Алексея в дом на себе, так сильно он ослаб от обезвоживания.
— Может не надо? — спросила она поутру, когда Алексей, выбрав подходящий на вид кусочек хлеба с плесенью, отщипнув и выбросив черное пятнышко, закинул его в рот.
— Надо…
Все повторилось, но на этот раз еще добавилась рвота.
Остапа кстати тоже несло, так что его тоже фактически поселили в бане. Алексей, чуть придя в себя, проверил его раны. Улучшений особых не увидел, но вроде, как и хуже не стало. Промыл раны от старого хлеба и напихал нового. Появились свежие язвы, но оперировать их не стали. Мужик фактически отходил в мир иной.
— Пообещай мне, что будешь скармливать мне плесень… и размножать ее, как я тебе показывал… — едва ворочая языком, чувствуя что вот-вот отключится, попросил Алексей.
— Елисей…
— Пообещай!
— Обещаю…
Алексей продержался во вменяемом состоянии еще сутки, после чего погрузился в пучину полусознательного существования, то погружаясь в горячечное состояние и бредя, то немного всплывая и озираясь бессмысленным взглядом не понимая, где он и что он.
— Пей Елисеюшка…
Алексей пил. Потом блевал и срался находясь в горячечной лихорадке. Снова пил.
Потом видел, как Матрена склонилась над ним с ножом в руке. Боли от разрезов практически не чувствовал.
— Давай помолимся господу нашему о милости исцеления Елисеюшка! — рыдала над ним женщина.
— Давай…
Вот только из-за воспаленного сознания, начал читать не совсем ту молитву, что требовалось, а из бытности свою сектантом, кою выучил в детстве:
— Великий Велес! Отец наш!
Как обращался раз за помощью спасти меня,
Так и прошу сейчас!
Боги Рода, помогите!
К жизни верните!
Исцелите и сохраните!
Все плохое, все болезни ветром унесите!
Водой размойте! Огнем сожгите!..
— Молчи! Молчи! — запричитала запаниковавшая Матрена, хотя все происходило в бане и никто их услышать не мог.
А Алексей все не унимался.
— Милосердная мать Жива,
Ты есть сам Свет Рода Всевышнего,
Что от болезней всяких исцеляет!
Взгляни на внука Даждьбожьего,
Что в хвори пребывает.
Пусть познаю я причину болезни своей,
Пусть услышу голос богов,
Что сквозь хворь говорят,
И на стезю Прави направляют…
Узри богиня, что постигаю я истину,
А от этого здоровье и бодрость ко мне возвращается.
Долголетие в теле утверждается, а болезни отступают!
Пусть будет так!
Слава великой Живе!
Матрена смотрела на своего пациента, вновь погрузившегося в бессознательное состояние Елисея и что-то нечленораздельно забормотавшего, круглыми глазами. По ее понятиям — он сейчас говорил со старыми богами.
Несмотря на все старания священников вера в старых богов все еще теплилась в душах людей, особенно в отдаленных местах, куда священники лишний раз не заглядывали. Вот и в Матрене в этот момент что-то перевернулось. Наверное повлияло и то, что язвенные раны на Остапе из горячечных и воспаленных, смердящих гноем стали вдруг приходить в норму… И все благодаря действиям Елисея, что в ее понимании оказался приверженцем старой веры, да еще и ведуном, раз ведает как лечить страшную болезнь, кою представители Христа называют карой господней и призывают только молиться богу, чтобы тот проявил к ним свою милость и исцелил, больше ничего для выздоровления не делая. Вот только называемый милосердным господь, отчего-то проявляет свою милость к своим рабам крайне редко. В общем образовался классический кризис веры да еще на старых дрожжах… ведь одна она осталась, все ее родные так или иначе погибли и это милость? А поповская отговорка на все случаи жизни: «пути господни неисповедимы» и раньше не особо утешала, а теперь так и вовсе бесила.
Вспомнила она и то, как неохотно с постным лицом читал молитвы и крестился Елисей.
— И от целования иконы отговаривал… — вспомнила она очередной эпизод. — Заразная дескать…
Матрена принялась себя ощупывать в тех местах, где железы расположены, что бубонами становятся и с ужасом осознала, что они увеличились.