— Ты вовсе не старый, папа, — пробормотала она.
— Старый, старый! — резко выкрикнул он. Внезапно он показался ей обезумевшим — Я старик, пытающийся дать совет своей юной дочери, а это равносильно обезьяне, пытающейся научить медведя своим ужимкам. Семнадцать лет назад пьяный водитель отнял жизнь у моего сына, и с тех пор моя жена уже перестала быть прежней. Я всегда анализировал проблему абортов, вспоминая Фреда. Я всегда не в состоянии был смотреть на это с другой точки зрения, точно так же как ты не могла подавить свой смех, когда он накатил на тебя на том вечере поэзии, Франни. Твоя мать будет против этого, приводя все стандартные доводы. Убийство, скажет она. Убийство, которое берет свое начало две тысячи лет назад. Право на жизнь. Вся западная мораль основывается на этой идее. Я читал труды философов. Я изучил их книги от корки до корки, как домохозяйка, рассматривающая дивидендный чек в супермаркете. Твоя мать просто без ума от «Ридерс дайджест», но именно я перестал сопротивляться, потому что я почувствовал это, а она только руководствовалась моральным кодексом. Я просто наблюдал за Фредом. Все внутри у него было переломано. У него не было ни единого шанса выжить. Эти борцы за право на жизнь показывают картинки, изображающие человеческих зародышей в формалине, вытянувших передние конечности, ну и что? Конец жизни всегда непригляден. Я наблюдал за Фредом, лежавшим на кровати все те семь суток. Все то, что было вывернуто из него, подтянули бандажом. Жизнь не стоит и ломаного гроша, а аборты делают ее еще дешевле. За всю жизнь я прочитал больше, чем твоя мать, но именно она внесла в это больше смысла. То, что мы делаем, и то, что мы думаем… эти вещи основываются на абсолютно произвольном суждении. Я не могу свыкнуться с этой мыслью. Это словно ком в горле — как вся эта неопровержимая логика возникает из иррационального. Это судьба. Я не очень-то связно говорю, ведь так?
— Я не хочу делать аборт, — тихо произнесла Франни. — По своим собственным причинам. Ребенок — это часть меня, — сказала она, слегка поднимая подбородок — Даже если это мое эго, для меня это не важно.
— Ты хочешь отказаться от него, Франки?
— Нет. Я хочу сохранить его.
Отец замолчал. Ей показалось, что он не одобряет ее решение.
— Ты думаешь об учебе, не так ли? — спросила она.
— Нет, — вставая, ответил Питер. — Я думаю, мы хорошо поговорили. И ты не обязана принимать это решение прямо сейчас.
— Мама вернулась, — сказала Франни.
Когда он повернулся, чтобы проследить за ее взглядом, машина уже въезжала на подъездную дорожку, посверкивая хромом в последних отсветах дня. Карла увидела их, весело посигналила и приветственно помахала.
— Я должна сказать ей, — выдавила из себя Франни.
— Да, но подожди день или два.
Глава 7
В сумеречном свете, спускающемся на землю после захода солнца, но до прихода настоящей темноты, во время тех редких минут, которые создатели кино называют «волшебными мгновениями», Вик Пэлфри выплыл из темно-зеленого бредового тумана в краткий миг осознанности.
«Я умираю», — подумал он, и эти слова со странным, скрежетом пронеслись у него в голове, заставляя поверить в то, что он говорит вслух, хотя это было и не так.
Он оглянулся вокруг и увидел себя лежащим на больничной койке, поднятой под углом, чтобы мокрота из его легких не задушила его. Сам он был плотно привязан ремнями безопасности, решетки с обеих сторон койки подняты. «Разбился, наверное, — подумал он, удивившись. — Все кости переломаны». А потом с опозданием: «Где я?»
Его шея была обмотана пеленкой, сплошь покрытой комками слизи. Голова страшно болела. Невольная мысль о смерти вновь мелькнула у него в голове, к тому же он понимал, что долго был без сознания… и что скоро снова впадет в это состояние. Он был болен, и это не был конец или начало его болезни, а лишь краткая передышка.
Он приложил тыльную сторону ладони ко лбу и тут же отдернул ее с содроганием, как отдергиваешь руку от раскаленной плиты. Горит, да еще и опутан трубками. Две маленькие прозрачные трубки тянулись из его ноздрей. Еще одна извивалась змеей из-под больничной простыни на пол, и он с полной уверенностью знал, к чему присоединена эта трубочка. Две перевернутые бутылочки были вставлены в штатив, стоявший рядом с койкой, трубки, выходившие из каждой, соединялись буквой «Y» и входили в его руку с тыльной стороны. Капельница.
«Этого было бы вполне достаточно» — подумал он. Но и все его тело было опутано какими-то проводками. Присоединены к голове. И к груди. И к левой руке. А один проводок присоединен прямо к пупку.