Ларри свесил ноги с кровати, нашел смятую пачку «Уинстона» с оставшейся единственной сигаретой. Он закурил. Вкус у сигареты был как у засохшего дерьма.
Девушку звали Мария, она сказала, что она… кто? Оральный гигиенист, кажется так. Ларри не знал, насколько она разбирается в гигиене, но насчет орального искусства Мария была на высоте. Он смутно помнил, как его обглодали, словно ножку вареной курицы. Кросби, Стиллс и Нэт пели по маленькому стерео в гостиной о том, как много воды утекло под мостом, о времени, растраченном напрасно. Если память ему не изменяет, Мария не стала тратить время напрасно. Она была несколько ошеломлена, узнав, что он тот самый Ларри Андервуд. Разве в какой-то момент ночного веселья не была она одной из многих, кто искал открытый магазин, чтобы купить пластинку «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?»,
Он тихонько застонал, пытаясь восстановить вчерашний день с его вполне безобидным вступлением и безумным финалом.
«Янки» не было в городе, это он помнил. Его мать уже ушла на работу, когда он проснулся, но она оставила график игр «Янки» на кухонном столе вместе с запиской: «Ларри! Как видишь, «Янки» не вернутся до первого июля. Они будут играть два матча подряд четвертого июля. Если у тебя нет других планов, почему бы тебе не сводить свою маму на бейсбол? Я куплю пива и хот-дога. В холодильнике яйца и сосиски, а в хлебнице пирожные, если они тебе больше по вкусу. Поухаживай за собой сам, детка». А в конце письма был типичный для Элис Андервуд постскриптум: «Большинство ребят, с которыми ты шатался в былые дни, разъехались, они еще счастливо отделались, эта шайка, но мне кажется, что Бадди Маркс работает в магазине на Стрикер-авеню».
От одного воспоминания об этой записке Ларри поморщился. Никакого «Дорогой» перед его именем. Никакого «Люблю» перед ее подписью. Она не верила во все эти нежности. Настоящее было в холодильнике. Пока он отсыпался после своей безумной гонки через всю Америку, она купила и принесла то, что он любил больше всего. У нее была такая отличная память, что это даже пугало. Ветчина в банках. Два фунта настоящего масла — и это с ее-то жалованием! Две упаковки «Кони». Сосиски «Дели». Ростбиф с фирменным соусом «Элис», секрет которого она отказывалась открыть даже собственному сыну, а в морозильнике целый галлон его любимого мороженого. Вместе с сырным пирожным Сары Ли. С ягодкой клубники наверху.
Повинуясь импульсу, он направился в ванную — не только позаботиться о мочевом пузыре, но и проверить аптечку.
На старом месте, там, где висели все его щетки, была новая зубная щетка. Там же лежали лезвия и бритвенный прибор, крем для бритья и даже стоял флакончик одеколона. «Не слишком шикарно, — сказала бы Элис (Ларри действительно слышал ее), — но пахнет хорошо для этих денег».
Он долго рассматривал все эти вещи, а потом взял новый тюбик зубной пасты в руки. Никаких «Дорогой», никаких «Люблю, мама». Просто новая зубная щетка, новая зубная паста, новый одеколон. Иногда, подумал он, настоящая любовь молчалива, так же как и слепа. Он начал чистить зубы.
… Оральный гигиенист вошла, одетая в прозрачную розовую рубашечку — и ничего больше.
— Привет, Ларри, — сказала Мария. Она была невысокой, хорошенькой, немного в стиле Сандры Ди, груди ее самоуверенно торчали, были упругими и дерзкими. Как там в старой шутке? Правильно — у нее парочка 38-го калибра и настоящий автомат. Ха-ха, очень смешно. Он проехал три тысячи километров, чтобы провести ночь и чуть не быть съеденным заживо Сандрой Ди. — Я могу дать тебе халат, если хочешь. Мы позавтракаем копченой рыбой и жареным беконом.
Копченая рыба и жареный бекон? Его желудок сжался.
— Нет, дорогая, я уже должен бежать. Мне надо кое-кого повидать.
— Послушай, но ты не можешь уйти вот так…
— Честно, это очень важно.
— Ну что ж, я тоже очень важно! — Она начинала повышать голос. У Ларри заболела голова.
— Твой Бронкс уже продемонстрирован, милая, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду? — Она стояла, уперев руки в бока, жирная ложка торчала из сжатого кулака как стальной тюльпан. Грудь ее соблазнительно вздымалась, но Ларри не соблазнился. Он надел брюки и застегнул их. — Если я из Бронкса, так, значит, я уже черная? Что ты имеешь против Бронкса? Ты что, расист?