Выбрать главу

— Нет, я так не думал, — ответил он и подошел к ней поближе. — Послушай, тот, кого я должен увидеть, — моя мать. Я приехал всего два дня назад и даже не позвонил ей вчера, не предупредил… или позвонил? — добавил Ларри с надеждой.

— Ты никому не звонил, — угрюмо ответила Мария. — Клянусь, это не твоя мать.

— Да. Это правда. Она работает в Кемикал Бэнк-билдинг.

— Клянусь, ты вовсе не тот Ларри Андервуд, который поет по радио.

— Думай что хочешь. Мне нужно бежать.

— Ты дешевка! — выкрикнула она. — Что я теперь должна делать с такой прорвой приготовленной еды?

— Выкинь в окно, — предложил он.

Мария, взвизгнув от злости, швырнула в него ложкой. В любой другой день его жизни она бы промахнулась. Один из основных законов физики гласит, что ложка не может попасть в цель, если ее швыряет доведенный до неистовства оральный гигиенист. Но только исключения подтверждают правила, трах-бах-хлоп, ложка Ларри прямо в лоб. Было не очень больно. Но когда он нагнулся, чтобы поднять ложку, две капельки крови упали на ковер.

Ларри шагнул к Марии, зажав ложку в руке.

— Я отшлепаю тебя вот этим, — пригрозил он.

— Конечно! — закричала она, отскакивая назад. — Почему бы и нет? Как же! Большая звезда! Трахнул и бежать. А я-то думала, ты хороший парень. Да ты вовсе не такой! — Несколько слезинок скатилось по ее щеке. Они оборвались у подбородка и стекли на грудь. Завороженно Ларри смотрел, как одна из них скатилась по холмику ее правой груди и застыла на соске. Это произвело на него магнетический эффект. Он разглядывал поры на коже и увидел темный волосок, торчащий из края ареолы. «Господи Иисусе, я схожу с ума», — с удивлением подумал он.

— Ты вовсе не хороший! — выкрикнула она, когда он уже намеревался выйти из гостиной. — Я пошла с тобой только потому, что думала, ты хороший!

От того, что он увидел в гостиной, ему захотелось застонать. На том самом диване, на котором, как он смутно помнил, с ним расправились, как с ножкой вареной курицы, лежало по крайней мере две дюжины пластинок с его песенкой. Еще три пылились на старом проигрывателе. На стене возле окна висел плакат — «История любви», Райан О'Нил и Али Мак-Гроу. «Быть жадно обглоданным означает, что нет необходимости извиняться, ха-ха. Господи, я схожу с ума».

Мария стояла в дверях спальни и все еще всхлипывала, выглядя весьма патетично в своей коротенькой рубашечке.

— Послушай, позвони мне, — сказала она, — Я же не сумасшедшая.

Он должен был сказать: «Конечно» — это было бывенцом всему. Но вместо этого он услышал, как из его груди вырвался смех, а потом:

— Твой бекон подгорит.

Вскрикнув, Мария бросилась к Ларри, но, споткнувшись о подушку, растянулась на полу. Одной рукой она опрокинула недопитую бутылку молока, а другой — пустую бутылку из-под виски. «Господи, — подумал Ларри, — неужели мы смешивали это?»

Он быстро выскочил из квартиры и бросился вниз по ступеням. Преодолевая последние шесть ступеней, он услышал, как она кричит с лестничной площадки, свешиваясь вниз:

— Ты вовсе не такой! Ты нехороший!

Он с облегчением захлопнул позади себя дверь подъезда, и влажное тепло омыло его, неся с собой запахи летней листвы и автомобильных выхлопов. Это было ароматом духов по сравнению с запахом горелого жира и застоявшегося сигаретного дыма. Ларри глубоко вдохнул утренний воздух. Как здорово выбраться из сумасшествия! Вернемся с нами к прекрасным дням нормальности, как мы…

Позади него с треском раскрылось окно, и он понял, что последует за этим.

— Надеюсь, ты сгниешь заживо! — кричала она сверху. — Надеюсь, ты свалишься под поезд метро! Да, какой ты певец? Ты в постели просто дерьмо! Ты гнида! Заткни это в свою задницу! Отнеси это своей мамочке, паршивец!

Молочная бутылка со свистом пронеслась из окна ее спальни. Ларри вовремя нагнулся. Бутылка ударилась о водосточный желоб, как бомба, разбрызгивая по тротуару осколки стекла. За ней, переворачиваясь в воздухе, последовала бутылка из-под виски, разбившаяся прямо у его ног. Кем бы ни была бросавшая, но цель у нее была ужасная. Ларри бросился бежать, прикрывая голову руками. Этому безумию никогда не будет конца.

Позади него раздался триумфальный крик с характерным бронкским акцентом: