— Я так и поняла. Что-то в этом роде.
Ногой она подвинула к себе маленький табурет, встала на него и теперь начала пересчитывать банки с мастикой, прикасаясь к каждой из них указательным пальцем. Потянувшись, она привстала на цыпочки, а когда сделала это, то платье ее приподнялось, и он увидел край коричневых чулок, а над ними белую полоску кожи и отвел глаза, неосознанно повторяя поступок младшего сына Ноя, когда старик наг и пьян лежал в своем шатре. Бедный парень закончил тем, что стал дровосеком и водоносом. Он и его потомки. Вот почему у нас теперь возникают бунты и недовольства, сын. Молись Господу.
— Это все, что ты хотел сказать мне? — спросила она, впервые оглядываясь на него.
— Я хотел сказать, где был, и извиниться. Это свинство с моей стороны забыть позвонить.
— Да, — снова сказала она — Но ты и раньше вел себя по-свински, Ларри. Ты думаешь, я забыла об этом?
Oн вспыхнул:
— Мам, послушай…
— У тебя кровь. Какой-то молодчик стеганул тебя хлыстом? — Она отвернулась и, пересчитав все бутылки на верхней полке, сделала отметку в своих бумагах.
— Кто-то самовольно взял две банки мастики на прошлой неделе, — заметила Элис, — Ну, их счастье.
— Я пришел сказать, что сожалею! — громко сказал Ларри. Она не подпрыгнула, но подпрыгнул он. Немного.
— Да, именно так ты и сказал. Мистер Джорган обрушится на нас, как тонна кирпича, если мастика будет по-прежнему исчезать.
— Я не участвовал в пьяной драке и никого не задирал. Ничего в этом роде. Это было просто… — Он замолчал.
Мать обернулась, сардонически приподняв брови. О это выражение он помнил отлично.
— Было что?
— Ну… — Он не мог придумать ложь на скорую руку — Это было… — Ложка.
— Кто-то принял тебя за омлет? Должно быть, веселенькая была ночка, проведенная тобой и Бадди в городе.
Ларри постоянно забывал, что мать всегда умело плела свои сети, он всегда попадался в них, и, возможно, так всегда и будет.
— Это была девушка, мам. Она швырнула ложкой в меня.
— Должно быть, она очень меткий стрелок, — заметила Элис Андервуд и снова отвернулась. — Эта недотепа Консуэла снова девала куда-то бланки заявок. Не то чтобы от них было много толку; мы никогда не получаем все, что нужно Если бы я полагалась на эти заявки, то не знала бы, что делать с такими несметными запасами.
— Ма, ты сильно сердишься на меня?
Неожиданно она опустила руки. Плечи ее обмякли.
— Не сердись на меня, — прошептал он. — Не сердись, хорошо? А?
Мать повернулась, и Ларри заметил неестественные блестки у нее в глазах — ну, он предполагал, что они вполне естественны, и уж, конечно, причина их была не в лампах дневного света, и он услышал, как оральный гигиенист произнесла еще раз с огромной убежденностью: «Ты вовсе не хороший парень». Зачем он вообще утруждал себя и возвращался домой, если он собирался проделывать с ней такие штучки… и неважно, что она делает с ним.
Ларри, нежно произнесла Элис, — Ларри, Ларри, Ларри…
Он уже было подумал, что мать ничего больше не скажет; даже позволил себе надежду, что так оно и будет. Но она, помолчав, продолжала:
— Неужели это все, что ты можешь сказать? «Не сердись на меня, пожалуйста, ма, не сердись?» Я слышала тебя по радио, и даже несмотря на то, что мне не понравилась твоя песня, я горжусь, что это ты поешь ее. Люди спрашивают меня, действительно ли это мой сын, и я отвечаю, да, это Ларри. Я говорю им, что ты всегда хорошо пел, и ведь это не ложь, правда, Ларри?
Он жалко кивнул головой, не веря самому себе.
— Я рассказываю им, как ты взял гитару у Денни Робертса, когда учился еще в средних классах, и как ты целых полчаса играл даже лучше, чем он, хотя он и брал уроки, а ты нет. У тебя талант, Ларри, никто никогда не говорил мне об этом, и меньше всего ты. Мне кажется, что и ты знаешь об этом, потому что это единственная вещь, о которой ты не ноешь и не скулишь. Когда ты уехал, разве я тыкала тебя носом, как неразумного щенка? Нет. Молодые всегда уезжают. Так уж устроен мир. Иногда они попадают в неприятные истории, но ведь это естественно. Тогда они возвращаются. Разве нужно мне рассказывать об этом? Нет. Ты вернулся потому (неважно, записал ты хит-пластинку или нет), что попал в какую-то заваруху там, на Западном побережье.
— У меня нет никаких неприятностей! — возмущенно возразил Ларри.
— Нет, есть. Я вижу приметы. Я твоя мать, и ты не сможешь провести меня, Ларри. Неприятность — это нечто, что всегда ищешь вокруг, когда не можешь просто повернуть голову и встретить ее лицом к лицу. Иногда я думаю, что ты и улицу не перейдешь, не вступив в собачье дерьмо. Господь простит мне эти слова, потому что ОН знает правду. Сержусь ли я? Нет. Разочарована ли я? Да. Я надеялась, что ты изменишься там. Но нет. Ты уехал маленьким мальчиком в облике взрослого мужчины, таким же ты и вернулся. Хочешь знать мое мнение, почему ты вернулся домой?