Даже Малыш не мог выжимать на этих дорогах девяносто миль. Он сбросил скорость до шестидесяти и еле слышно пробормотал что-то об этих чертовых горах. Вдруг лицо его просияло.
— Когда доберемся до Юты и Невады, мы наверстаем упущенное, Мусорщик. Эта малютка будет выдавать сто шестьдесят миль по равнине. Веришь?
— Конечно, это хорошая машина, — сказал Мусорщик с улыбкой больного пса.
— Клянусь твоей задницей! — Малыш отхлебнул виски. Запил его пепси. Заорал во все горло: — Йахоо!
Мусорщик не отрывал мрачного взгляда от проносящихся мимо пейзажей, озаряемых солнечным светом разгоравшегося утра. Шоссе врезалось прямо в плечо горы, временами их путь пролегал между огромными скалистыми утесами. Эти утесы он видел во сне прошлой ночью. После наступления темноты откроются ли снова те красные глаза? Мусорщик вздрогнул.
Вскоре он отметил, что скорость с шестидесяти упала до сорока. Затем до тридцати. Малыш непрерывно грязно ругался сквозь зубы. Машина петляла среди замерших автомобилей. Те встречались все чаще и чаще, стоя на дороге, как продолжение скал, и храня гробовое молчание.
— Какого черта они все стоят? — Малыш бушевал. — Они что? Все решили подохнуть на высоте в десять тысяч? Эй вы, долдоны, убирайтесь с дороги! Вы меня слышите? Убирайтесь с дороги к чертовой матери!
Мусорщик съежился от страха.
Они завернули за очередной поворот и наткнулись на ужасную груду из четырех столкнувшихся машин, полностью перекрывших западную ветку шоссе № 70. На дороге, распластавшись лицом вниз, лежал мертвый мужчина, весь в крови, давно высохшей и имевшей вид неровной, потрескавшейся глазури. Рядом с ним валялась сломанная кукла. С левой стороны пробку невозможно было объехать из-за металлических шестифутовых столбов ограждения. С правой же стороны шоссе резко обрывалось, уступая место облачным далям.
Малыш глотнул виски и рванул машину в сторону обрыва.
— Держись, Мусорщик, — прошептал он, — мы объезжаем.
— Но там не проехать! — завизжал Мусорщик. У него пересохло в горле.
— Да, почти не проехать, — прошептал Малыш. Его глаза блестели. Он начал съезжать с дороги. Правые колеса уже со свистом катили по обочине.
— Я выхожу из игры, — поспешно проговорил Мусорщик и схватился за дверную ручку.
— Сиди! — приказал Малыш. — Иначе превратишься в мертвый мешок с гноем.
Мусорщик повернул голову. Прямо на него смотрело дуло пистолета 45-го калибра. Малыш напряженно хихикнул.
Мусорщик откинулся на спинку сиденья. Он хотел было закрыть глаза, но не смог. С его стороны из вида пропали последние шесть дюймов обочины. Теперь далеко внизу его взгляду открылся бесконечный пейзаж из голубовато-серых сосен и огромных разбросанных валунов. Он уже представлял, как четыре дюйма отделяют шины автомобиля от края… потом два дюйма…
— Еще один дюйм, — напевал Малыш. Глаза его стали огромными, улыбка — широченной. На бледном кукольном личике крупными каплями выступил пот. — Всего… лишь… один.
Все закончилось мгновенно. Мусорщик почувствовал, как заднее правое колесо потеряло опору и резко провалилось. Он услышал шум падающего потока камней — вначале вниз полетели мелкие камешки, затем камни покрупнее. Он завизжал. Малыш, ужасно ругаясь, перешел на первую скорость и утопил акселератор. Слева, где от трупа микроавтобуса их отделял всего лишь дюйм, раздался скрежет металла.
— Лети! — заорал Малыш. — Лети, как самая большая птица! Лети! Черт побери, ЛЕТИ!
Задние колеса машины бешено вращались. На мгновение показалось, что крен все увеличивается. Но вот машина рванулась вперед, наклонилась, и они снова оказались на шоссе с другой стороны затора, оставляя позади пятна резины.
— Я же говорил тебе, что она сможет! — торжествующе заорал Малыш. — Черт побери! Неужели у нас получилось, ты, Мусор, обделанная цыплячья задница?
— У нас получилось, — тихо пробормотал Мусорщик. Его трясло. Он, казалось, полностью потерял контроль над своим телом. И затем, во второй раз после своего знакомства с Малышом, он интуитивно сказал ту одну-единственную вещь, которая могла спасти ему жизнь. Малыш наверняка убил бы его — это явилось бы своеобразным празднованием его победы. — Отлично водишь, чемп, — сказал Мусорщик. До этого еще ни разу в жизни он никого не называл чемпионом.