Забавно, что Движение за Освобождение Женщин, позднейшее и наиболее революционное из возникших течений, было по сути своей даже более патристическим, чем многие хронологически ему предшествовавшие. К несчастью, выступая под лозунгом «освобождения женщин», дамы фактически переняли у мужчин наихудшие патриархальные черты, и провозгласили своей единственной целью «достижение полной свободы». Это довольно любопытно, учитывая пункты 1,4,5,7,8 и 11 таблицы Тейлора — вседозволенность против запретов, комфорт против целомудрия, авторитаризм против демократии, подозрительность по отношению к науке, подавление против спонтанности и аскетизм против гедонизма. Во всех этих вопросах феминистки определенно вернулись назад, к анально-патриархальному строю, не продвинувшись к столь желанному «освобождению» ни на шаг. Они не просто оживили викторианскую чопорность, но возродили и присущую ей сексуальную клевету вкупе с шантажом. Как в свое время известный ирландский бунтарь Чарльз Стюарт Парнелл опозорил себя незаконной связью с некой Китти О’Ши, многие прославленные радикалы пали жертвой заявлений этих свободолюбивых леди (имена в историях были опущены, однако остальные детали вполне узнаваемы), опубликованных в сомнительных журналах. (Иногда указывались и имена, как произошло однажды с одним чернокожим пацифистом, который даже не был замешан в аморальных деяниях, просто разделял «не те идеи» и был унижен из-за них, своей души, тела и, как это ни странно прозвучит, «золотого члена». Обвинили его, короче говоря, по всем статьям). Дамы почитали лишь собственные убеждения непогрешимыми, презирая демократический стиль дискуссий и отвергая научные исследования как «мужскую вотчину», хотя многие из них объявили даже такое обоснование довольно подозрительным и сейчас охотно принимают знаменитое изречение одного из отцов церкви «Верую ибо абсурдно».
Неприятие науки и свободных дискуссий характеризуют вообще все тоталитарные режимы; именно поэтому небиблейская астрономия объявлялась еретической, неугодные антропологические и биологические теории в нацистской Германии и сталинской России — соответственно, «еврейскими» и «буржуазными». Наши же феминистки клеймят «шовинистическими» любые раздражающие их этологические и психологические идеи. Как и любые другие тоталитарные указания, эти тоже подкреплены высокопарным пустозвонством, сводящим все к единому тезису. Поэтому во времена инквизиции любой вопрос касательно колдовства или ереси, заданный невпопад, автоматически причислял вопрошающего либо к колдунам либо к еретикам. Сказать, что наука по сути своей не может быть еврейской или нееврейской, социалистической или буржуазной, будучи просто-напросто проявлением активного независимого интеллекта, стремящегося к объективности, значило дать ход подозрениям в «буржуазности» или «еврействе». Сказать, что к поведенческим наукам неприменимы эпитеты вроде «сексистский» и «шовинистический», значит полностью убедить оппонирующих леди, что вы и есть самый настоящий «шовинист». Попробуете заявить, что рациональный подход к проблеме будет наилучшим решением — будьте уверены, вас непременно обвинят в ереси, еврействе, буржуазных настроениях, сексизме и далее по списку. В самых запущенных случаях, когда беседа сводится к упрямым попыткам хоть как-то наладить разговор, возникает наиболее удаленный от конструктивности вопрос: «Вот вы ратуете за рациональность — почему бы не попытаться просто почувствовать истину?» Это и есть то самое «Верую ибо абсурдно», так как интеллект покидает поле битвы побежденным извечным желанием верить.
Все это напоминает историю о Марке Твене и его светской, респектабельной супруге, которая пыталась излечить его от крепкого матросского выговора. Всю неделю она прилежно записывала каждое произнесенное им ругательство, а в воскресенье утром зашла к нему и зачитала все слова. Тот спокойно выслушал ее и прокомментировал так: «Милая, раз у тебя есть слова, почему бы не положить их на музыку?».
Борцы за освобождение женщин громко кричат о свободе, равенстве, достоинстве, но музыки у них как раз нет. Возможно, именно из-за жесткой анальной настроенности и немецкого влияния, которое оказал на них Карл Маркс. Один мой молодой друг совершенно гениально объяснил такие тенденции в лагере поборников феминизма большим числом бывших монахинь, принесших с собой папское мироощущение римской патриархии. Тем не менее, движение это стало самой поздней волной матриархального прилива и предназначено сыграть свою самую важную роль в следующие несколько десятилетий. Нам же остается лишь надеяться, что стальная скорлупа их упертости смягчится шумными брызгами других удивительных разноцветных рыбок, плескающихся в вольных водах Сознания III.
Тем временем множество книг нам доказывает, что любое мало-мальски стоящее изобретение было создано женщиной (равно как в других многочисленных сочинениях борцов за права чернокожих утверждается, что все расы произошли от негроидной). Вошло уже в привычку постоянно напоминать нам о той исторической предвзятости, из-за которой будто бы создается впечатление того, что прогресс человечества — дело рук исключительно белых мужчин. Сейчас вполне очевидно, что ранние цивилизации, сосредоточенные в плодородном полумесяце земель, включающих Нил и Евфрат, были матриархально ориентированными; некоторые, как указывал Бахофен, были матриархальными в полной мере либо близкими к этому. В Вавилоне, минойском Крите, раннем Египте и этрусской Италии Великая Мать появляется в образе верховного божества, а статуи ее с обнаженной грудью выглядят на удивление одинаково, хотя и звали ее в разных регионах по-разному: Астартой, Иштар, Изидой или Ашторет. Женщины в этих странах занимали посты духовенства, судей, а иногда даже правителей. Они обладали теми же правами, что и мужчины, могли покупать и продавать собственность, заниматься торговлей, заключать сделки, разводиться с мужьями и обладали несомненным превосходством в вопросах толкования пожеланий богини и того, что она хочет донести до своих смертных детей. Очень сплоченные, эти женщины, однако, были невероятно далеки от той мизантропии, которая присуща современным феминисткам и суфражисткам века 19-го. Да и с чего бы им ненавидеть мужчин? Ведь на этой стадии мужчины и не оказывали на них особенного давления.
«История начинается с протеста мужчины против власти женщины», слегка утрируя, писал Роберт Грейвс в своей книге Маммона и Черная Богиня. Другие историки, на первый взгляд лишенные антифеминистского уклона, несогласны с таким грубым доводом и настаивают, что женская власть (с мужской мы столкнулись уже гораздо позднее) в чистом виде сравнительно редка, тут, скорее, имеется в виду тот идеал равноправия полов, который имел место в ранних городах-государствах. Еще более примечательно, что отсутствие чего-либо, напоминающего крепостные стены, вокруг этих городов убеждает археологов в том, что там не было признаков организованной и благоустроенной жизни, в том числе и института рабства, появившегося много позже. Уилл Дюрант в Истории цивилизации цитирует одно из самых распространенных археологически подтвержденных научных мнений, согласно которому рабство появилось после подчинения женщины и, возможно, было именно этим и вызвано.
В Китае, что вообще довольно забавно, была недавно раскрыта очень похожая схема. По мнению Джозефа Нидхэма, автора замечательного шеститомного исследования Наука и цивилизация Китая, матриархальные ценности хорошо сохранились в Дао Дэ Цзин, в котором содержатся призывы к образу, очень близкому к Великой Матери Средиземноморского региона:
Взывающий к ней также призывает все те матриархальные качества, перечисленные в таблице Тейлора. Нидхэм заключает отсюда, что китайская культура до династии Чу была, скорее всего, матриархального типа и занимает она пока не вполне ясное положение в классификации Бахофена.