Если всеобщая и всеобъемлющая Любовь едина и собрана в Себе, то очевидно, что есть и одно Любимое. Любимое предшествует Любви к Нему и эта Любовь есть та напряженная немечтательная Любовь, иметь которую призывает нас благость Божия.
Естественный закон убеждает ум, любящий Красоту, стремиться к самому лучшему и Прекрасному, Которое есть Бог. Писаный закон повелевает: «Возлюби Господа Бога Твоего от всей души твоей, и от всего сердца твоего и всем помышлением твоим». Значит, одно Любимое, именно Троическая Единица, должна существовать для ума прежде Любви к Ней. Уму должно стремиться к Прекрасному Единому, чтобы через созерцание Его воссияла и Любовь к Нему.
Невозможно, чтобы ум, возшедший к Единому, превосходящему мыслительную способность, был не любящим Его. Ибо он встречает неизреченную Красоту и постигает недомыслимое Совершенство, проистекающие из премудрого Единого. В созерцании ум приходит в изумление, созерцая Красоту, превосходящую разум, опьяняется как бы от вина и бывает вне себя, испытывая невыразимое удивление, превышающее мысли, не будучи в состоянии вместить прекрасное зрелище необычайной Красоты.
Вследствие этого, ум исполняется Любви, которую вкушает, не насыщаясь, словно томимый жаждой; Итак, должно обращаться в Духе к постижению только Единого и, конечно, дверь Божественной Любви откроется такому поиску и стремлению. По благодати Христовой мы войдем в покой Господа нашего в великом веселии и радости, испытаем сладость Единого Бога и будем вкушать Божественное блаженство. И все истинно будет так, когда ум прекратит разбрасываться и разделяться на многие помыслы, но станет и сам единым и цельным в Любви, ибо Любовь есть конец закона.
Для ума, который должен от природы соединяться с Духом, разделение на помыслы есть ослабление и обособление. Ум, лишаясь простоты, не может сохранять при этом цельности. Подвергаясь разделениям, он не может пребывать чистым от греха, так как разделение на помыслы и есть грех, ибо оно, само по себе, безблагодатно. Все, что не есть Бог – создано и не может быть истинно простым: оно ограниченно, сложно, а потому не может являться единым. Поэтому рассеянный ум, разделившийся на множество помыслов, не будет иметь простой и единовидной деятельности.
Таким именно образом ум уклоняется от Божественной благодати, делающей его простым, безначальным, безграничным, и становится вне сокровенного Единого, превосходящего мышление. Уму должно только от Единого получать свое просвещение и собирать себя в Нем от разделения и рассеяния, чтобы возлюбить Бога до уподобления Ему. Между Богом и душой нет ни одного чувства сильнее этой священной Любви.
Свыше своей собственной природы ум становится только тогда, когда он вполне достигает Сущего превыше ума, ставшего безвидным, не имеющим образа и боговдохновенно невоображаемым, безначальным и безконечным и превзошедшим свое собственное единство. Поэтому следует стремиться стать причастным сверхъестественному, как несравненно лучшему. Очевидно, что ум, находясь в сверхъестественном, пребывает в Боге.
Каждое из существ находит естественное удовлетворение и покой в своих собственных свойствах, которые все имеют начало в едином Боге. Именно тогда ум придет в истинное веселие и вполне успокоится, когда, оставив и превзойдя все, будет устремляться к первой Причине всего, которая есть истинный первообраз. Ум, являясь прекрасным образом непостижимой Красоты Единого, превосходящего все помышления, изначально любит созерцать свою собственную Причину. Он обращается к Причине своего бытия и к самому себе и заключается в Едином Боге, превосходящем разум, как в причинном первообразе.
Из пресущественного получило бытие всякое существо, из сверхъестественного – всякое естество, из безвременного и несложного – временное и сложное, а также из несозданного – созданное. Так и всякий вид произошел от безвидного и из Единого премирного – многое являемое. Поэтому тот, кто не входит в общение с безвидным Единым и устремляется не к Нему, имея Его как бы своим основанием, а к чему-нибудь другому из образов и тварей, стоит близко к идолослужителям.