Немного погодя раздался еще один стук. Мужской голос, опять незнакомый, спрашивал, можно ли воспользоваться уборной. Я сказал:
- Не приставай ко мне, разве ты не видишь, что я сам себе сосу ЧЛЕН?
Он тоже ушел.
Потом снова появилась Лора.
- Господи, Струп, - сказала она. - Ты еще здесь? Я думала, ты уже давно ушел! И что, черт возьми, ты говорил людям?
- Я не помню никаких людей, - сказал я.
- Струп, с тобой все в порядке?
- Все нормально, Лора.
- Ну, ты должен выйти оттуда. Кое-кто хочет в туалет.
- Это невозможно. Извини.
- Почему?
- Не могу пошевелиться, Лора. Я в стельку пьян.
- Хорошо, открой дверь, и мы тебя вытащим.
- И этого тоже сделать не могу. Руки больше не двигаются.
Было приятно не лгать ей. У меня не было ни рук, ни ног. Я был просто мозгом с приделанным ртом. Тем не менее, мозг был ясен и получал огромное удовольствие. Чтобы войти, надо снять дверь с петель. Я сомневался, что кому-нибудь из издательских работников это удастся. Когда ты почти потерял сознание, ты тверд в своем решении. Пусть найдут другое место, чтобы поссать. Пусть высунут его в окно. Я даже не мог поднять голову, чтобы посмотреть, осталось ли что-нибудь в бутылке. Да и не хотел. Мне и так было хорошо.
- Это моя первая вечеринка, Струп! Я даже не знаю половины этих людей. Ты хоть понимаешь, что они подумают? Пожалуйста, сделай над собой усилие.
Я пытался. Пытался пошевелить руками. Не получилось.
- Не могу, Лора.
- О Господи! Я позову Карлу.
- Почему бы и нет? - спросил я. - Позови Карлу.
Она вернулась через несколько минут.
- Карла не придет, - сказала она.
- Забавно, - сказал я. - Обычно она делает это для меня. Ты не пробовала пощекотать ей клитор?
- Струп, это так неловко.
- Только не для меня.
- Черт возьми, имей хоть каплю гордости!
- Гордость исчезла. Прыгнула в бутылку, утонула. Умерла счастливой.
Кто-то начал колотить в дверь. Я не мог этого допустить. У меня от этого разболится голова.
- ЭЙ! - сказал я. - Неужели у вас, издателей, нет ни капли ПОРЯДОЧНОСТИ? Нет СОСТРАДАНИЯ? Просто подождите часок-другой, пока я немного протрезвею, ладно? Господи! А пока идите и хорошо проводите время. Выпивка за мой счет. За мой и за счет Лоры. Которая, не побоюсь сказать, лучше всех трахается в задницу в издательской индустрии!
Должно быть, я говорил довольно громко, потому что звуки вечеринки на мгновение смолкли. Я услышал шепот, а затем мужской голос за дверью.
- Ты болен, приятель? - сказал он.
- Насколько мне известно, нет. Я проверю свои ботинки, когда смогу их увидеть. Но спасибо, что спросил.
После этого они махнули на меня рукой. Время от времени Лора возвращалась посмотреть, готов ли я уже выйти, но я никогда не был готов, так что довольно скоро они просто оставили меня в покое. Много пива и никакого туалета. Вечеринка обещала быть короткой. Я чувствовал себя как письмо-бомба, совершенно анонимное, хитрое и разрушительное.
Уборная жила своей жизнью.
Вскоре я уже мог двигаться, но это было не очень весело, поэтому я поднял бутылку с пола и пил, пока снова стал неподвижным. Затем, тихо и спокойно, я заснул.
Когда я проснулся, снаружи не было ни голосов, ни музыки. Вечеринка закончилась. Сквозь густую полусонную головную боль я гадал, который сейчас час. Натянул штаны и открыл дверь. Лора Салли лежала без сознания на диване с отвратительным выражением на лице, как будто у нее была тяжелая ночь. Я наклонился и поцеловал ее в лоб. Сладких снов, сука. Я вернулся в свою квартиру.
Аспирина было предостаточно.
Я проснулся с улыбкой.
Наконец-то Струп одерживает победу. Но только, надо заметить, потому, что женщина, с которой он связался, еще большая сволочь, чем он сам.
Действительно ли я так отношусь к издательской индустрии?
Кто, я?
Следует отметить, что это был первый раз, когда меня подвергли цензуре - название подверглось цензуре не меньше, - и это было сделано журналом "Рукоблудие". Это должно быть своего рода отличием.
"Рыба"
Струп сидел в баре. В полутени, угрюмый и нерешительный.
Ему нужна была женщина, но подходящей не было. Поэтому он немного поговорил с барменом, заказал виски с содовой и стал ждать, когда все изменится. Ночь обещала быть долгой. Все подходящие дамы приходили с сопровождающими и шли прямо к столикам в глубине зала. Струп никогда не блистал за столиками. В баре он был другим. Расслабленный, непринужденный. Он мог болтать и толкать речи в баре всю ночь напролет. За столиками он был просто очередным пьяницей, надеющимся кого-нибудь подцепить. Выглядел неловким и лишним.