Вадим Громов
ИСКАЛЕЧЕННЫЙ МИР
Глава первая
Облака были самого обычного колера: желтовато-серого. Нормальные такие облака, от созерцания которых на душе сразу же и безоговорочно воцарялась законченная безоблачность, без малейшего намёка на пертурбации и прочие жизненные безобразия. Такой вот каламбур образовался, бывает… Желтовато-серые — конечно, самое то; и, если кто начнёт ныть, что бывает лучше, — дайте ему прикладом по темечку, чтобы мозги на место встали. Ну не бывает — и всё тут! До Сдвига, рассказывают, сплошь и рядом белые облака по небосклону шастали, при грозе — серые, чёрные, но никак не всех цветов и оттенков, с палитры шизанутого на весь кумпол рисовальщика.
Вот если вдруг малиновые потянутся или (тьфу-тьфу!) золотистые… тогда — да! Тогда финиш и полный загиб организма по всем статьям и категориям. Если, конечно, предварительно не принять меры безопасности. А желтовато-серые, да ещё и в июле — полная расслабуха и шалтай-болтай.
Алмаз лениво поелозил плечами, устраиваясь поудобнее, и бросил скучающий взгляд на остальных, пребывающих в точно таком же плотном безделье. Шатун привычно делал вид, что беззастенчиво дрыхнет, скрестив руки на мощной груди, даже в таком состоянии продолжая оставаться тем, кем он всегда и был. Гибридом связки «Ф-3» — родичем легендарной «лимонки» и стеклянной цистерны с горючкой, к которой, собственно, это дело и было присобачено. При первой же необходимости — рванёт, полыхнёт и переполошит так, что малиновые облака, по сравнению с окаянством Шатуна, покажутся безобидной развлекухой.
«Хамелеоны», висящие у кого на шнурках, у кого на цепочках, твёрдые образования каплеобразной формы, размером со сливу, появившиеся после Сдвига и по какому-то капризу того же Сдвига наделённые способностью чуять любые мутировавшие организмы Материка, были унылого цвета мышиной депрессии. Тускло-серого. Что дополнительно радовало. Вот, когда нальётся радужным свечением, тогда — аврал, ищи во все глаза, откуда очередная членовредительская неприятность прёт-вылезает.
Книжник, периодически поправляя сползающие с переносицы очочки, втрескался в пухлый том, на некогда глянцевой обложке которого теперь лишь смутно угадывалась суровая разборка суровых гомо сапиенсов с не менее суровой монстрятиной. Монстрятина пёрла напропалую, брызгая мутными слюнями, раздрызгавшись щупальцами — на пол-обложки, и три автоматных дула, отоваривающие помесь кракена с газонокосилкой щедрыми порциями свинцовых драже, не производили на вражину никакого впечатления.
Алмаз саркастически хмыкнул, поправив лежащую на груди неизвестно какую уже по счёту модификацию «калаша» с хорошей оптикой и ещё некоторыми полезными приспособами. Делающую выживание обладателя столь нужной вещи в окружающей действительности более уверенным и простым.
Книжника в их слаженный коллектив пристроил-впихнул родственник, чтобы в хилого книгочея — перефразируя известное изречение — «хоть по капле, вдавливали настоящего мужчину». Настоящий мужчина вдавливался в Книжника изумительно неохотно и вовсе уж — мизерными порциями. Коллектив поначалу попытался воспротивиться такому нововведению, но со временем привык, притерпелся и даже начал находить положительные моменты в присутствии худосочного, как выражалась Лихо — «милиталирически» настроенного, соратника.
Книжник перелистнул страницу, взволнованно потирая лоб. Судя по его реакции, у суровых гомо сапиенсов закончились патроны, и они пошли в рукопашную, отбиваясь всеми частями тела, включая пупок, копчик и третий глаз. В дозор этого книгочея брали довеском, чтобы не слишком расслаблялся и окончательно не пропал в пучине увлекательного чтива, зачастую не имеющего с реальностью ничего общего. Разве что чтиво не всегда было легковесным и развлекательным, скорее даже сегодняшний эпизод — исключение из правил. Обычно очкарик штудировал что-нибудь вроде «Большой Советской Энциклопедии», сохранившейся в здании библиотеки посёлка Суровцы. Читать он научился лет с пяти, и ещё через несколько месяцев кличка Книжник приклеилась к нему навсегда. Вторым увлечением Книжника, впрочем не идущим ни в какое сравнение со страстью к чтению, был просмотр досдвиговой кинопродукции, но на этот раз — исключительно развлекательной направленности. Боевички из разряда «всех убью — один останусь», вроде «Крепкого орешка», «Коммандо» и прочих экшен-изысков с сигалами и вандаммами. Герой-одиночка, живописно ломающий конечности, гектарами накладывающий поверженных душегубов и в конце — обязательно детерминирующий главгада зело впечатляющим образом.