Но Рим уже сколачивал трибуны.
Жалоба сатирика
по поводу банки меда,
лопнувшей над рукописью
Возясь с дурацкой ножкою комода,
На рукопись я скинул банку меда.
Мед и сатира. Это ли не смелость?
Но не шутить, а плакать захотелось.
Расхрустываю клейкие листочки,
На пальцы муравьями липнут строчки.
Избыток меда — что дерьма достаток.
Как унизительны потоки этих паток!
(Недоскребешь — так вылижешь остаток.)
Что псы на свадьбе!
Нечисть и герои,
Достойные, быть может, новой Т^ои,
Заклинились, замазались, елозя!
И скрип, и чмок! Как бы в грязи полозья.
Все склеилось: девица и блудница,
Яичница, маца, пельмени, пицца…
А помнится… Что помнится? Бывало,
Компания на бочках пировала.
Ах, молодость! Особенно под утро
Дурак яснеет, отливая перламутром.
Цап индюка! И как баян врастяжку!
И в гогот закисающую бражку!
Я струны меж рогами козлотура
Приструнивал, хоть и дрожала шкура,
Вися между рогов на этой лире,
Без сетки предавался я сатире.
Сам козлотур заслушался сначала.
Он думал, музыка с небес стекала.
Радар рогов бездонный этот купол
С тупою методичностью ощупал.
Потом все ниже, ниже, ниже, ниже…
(Я хвастаюсь: влиянье сладкой жижи.)
Засек… Счесал… И ну под зад рогами!
Как комбикорм, доносы шли тюками!
Смеялся: — Выжил! Горная порода! —
Вдруг шмяк — и доконала банка меда.
Противомедья! Яду, Яго, яду!
Но можно и коньяк. Уймем досаду.
(Он тоже яд по нынешнему взгляду.)
В безветрие что драться с ветряками?
Костер возжечь не можно светляками.
Швыряю горсть орехов на страницу.
Мой труд в меду, сладея, превратится
В халву-хвалу, точнее, в козинаки,
Хрустящие, как новые гознаки.
О господи, зачем стихи и проза?
Я побежден. Да здравствует глюкоза!
Но иногда…
Любитель книг
Любитель книг украл книгу у любителя книг.
А ведь в каждой книге любителя книг,
В том числе и в украденной книге,
Говорилось: не укради.
Любитель книг, укравший книгу
у любителя книг.
Разумеется, об этом знал.
Он в сотнях своих книг,
В том числе и в книгах, не украденных
у любителей книг,
Знакомился с этой истиной.
И авторы этих замечательных книг
Умели каждый раз этой истине придать новый,
свежий оттенок,
Чтобы истина не приедалась.
И никто, как любитель книг.
Тот, что украл книгу у любителя книг,
Не умел ценить тонкость и новизну оттенков.
Которыми владели мастера книг.
Однако, ценя тонкость и новизну оттенков
В изложении этой истины,
Он как-то забывал о самой истине,
Гласящей простое и великое: — Не укради! —
Что касается меня во всей этой истории,
То я хочу сказать, что интеллигенции
Не собираюсь выдавать индульгенции.
Баллада о юморе и змее
В прекрасном, сумрачном краю
Я юмору учил змею.
Оскалит зубки змейка —
Не улыбнись посмей-ка!
Но вот змеиный юмор:
Я всхохотнул и умер.
Сказали ангелы в раю:
— Tы юмору учил змею,
Забыв завет известный:
Вовеки несовместны
Змея и юмор…
— Но люди — те же змеи! —
Вскричал я. — Даже злее!
…И вдруг зажегся странный свет,
Передо мной сквозь бездну лет
В дубовой низкой зале
Свифт с Гоголем стояли.
Я сжал от боли пальцы:
— Великие страдальцы,
Всех лилипутов злоба
Вас довела до гроба.
— Учи! — кивнули оба.
И растворились в дымке,
Как на поблекшем снимке.
Я пробудился. Среди книг,
Упав лицом на черновик,
Я спал за письменным столом
Не в силах совладать со злом.
Звенел за стенкой щебет дочки,
Но властно призывали строчки:
В прекрасном, сумрачном краю
Я юмору учил змею…
Определение поэзии
Поэт, как медведь у ручья,
Над жизнью склонился сутуло
Миг! Лапой ударил с плеча.
На лапе форель трепетнула!
Тот трепет всегда и везде
Лови и неси сквозь столетья.
Уже не в бегущей воде,
Еще не в зубах у медведя!
Сходство
Сей человек откуда?
Познать — не труд.
Похожий на верблюда
Пьет как верблюд.
Похожий на оленя
Летать горазд.
Похожий на тюленя
Лежит как пласт.