Искандер-наме

Дай вина, что играет, с невзгодами споря,
Что врачует сердца изнуренных от горя!
Тот, кто смел на слова налагать свой запрет,
Разломил на базаре немало монет.
Подбирать их, поверь, мне была неохота,
Я ведь знал: это — медь, хоть на ней позолота.
Если б вел я свой перст по ошибкам других,
Все бы знали, что им не покорствует стих.
Но моя так прочна и надежна опора,
Что не хочет мой перст ни укоров, ни спора.
Хоть моих зложелателей знаю дела,
Никому не желаю ни горя, ни зла.
Чашу с ядом я пью и в томленье глубоком
Я ищу добродетели, спорю с пороком.
По пути своему, что был труден и благ,
Я ступал, и всегда был уверен мой шаг.
Я дубил эту кожу, трудясь без обмана,
Чтоб на ней ни следа не осталось изъяна.
И всечасно молюсь я на этом пути,
Чтоб господь не позволил с него мне сойти.
Тот, кто чертит рисунок, достойный черченья
(Только точный рисунок исполнен значенья),
Так намерен свой новый рисунок начать:
На весь мир налегла Искендера печать,
Вновь румийский венец засверкал, — и повсюду
Правосудье царя стало ведомо люду.
Все, что было отцом установлено, он,
Обсуждая, вводил в обновленный закон.
Соблюдая незыблемо все договоры,
Не расширил границ и не вызвал он ссоры.
Все цари, Филикусу подвластные, с ним
Не хотели войны; мир был всюду храним.
То же золото Дарию слал он, что встаре
Получал от отца его сумрачный Дарий.
И быстрей, чем отец, привлекал он сердца,
И бросал всех он в трепет быстрее отца.
И хоть в силе достиг наивысшей он грани,
Не с кем было померяться силою длани.
Мощь руки Искендера была такова,
Что вязал он узлом ухо мощного льва.
Веселясь, вскинув лук, предназначенный к бою,
Сотни стрел сн метал с быстротою любою.
Лишь охоту на львов себе ставил он в честь,
Хоть им сбитых онагров нельзя было счесть.
Он храбрейших дивил и — вещают сказанья —
Что мудрейших сражал он обилием знанья.
И чертой своей черною первый пушок,
Словно мускусом, щеки его обволок.
И сей мускус, владыку чертой своей теша,
Зачеркнул все черты очертаний Хабеша.
Да! Когда всех границ рассечет он черты,
Чертежей всего мира порвутся листы.
Был могуч его стан, сердце знаньем блистало.
Лишь подобным ему быть на троне пристало!
Все, чего он искал, все, чего он хотел,
Дивной помощью звезд получал он в удел.
Стал курильницей Рум, полный блеска и славы.
Будто бросили в Рум ароматные травы.
В каждом доме изваянный был Искендер.
О румийском царе ведал каждый кишвер.
То свои он являл для собрания тайны,
То один проникал в мироздания тайны.
На пирах пил вино меж веселых юнцов,
В одиночестве помнил слова мудрецов.
Столько дел милосердья свершил он, что людям
Вспомнить все не дано; исчислять их не будем.
Он решал только то, что другим не во вред.
Он в решениях шел правосудию вслед.
Снял он додать с купцов; в довершенье помоги
С горожан приказал снять повсюду налоги.
Все поборы с дихканов сложил, и дары
Нес он бедным, не знавшим счастливой поры.
Тратя денег на зданья за грудою груду,
Он все терны подсек, — розы были повсюду.
Снял он подать с купцов; в довершенье помоги
Внес в Хабеш и Египет благой аромат.
Были руки его, словно молнии в туче.
Та — с венцом, эта — меч поднимает летучий.
Руки — чаши весов, та и эта нужна:
Эта — золотом, та — вся железом полна.
На престоле своем он, внимающий многим,
То как злато сиял, то железом был строгим.
Он был столь справедлив, столь сиял его ум,
Что весь мир восклицал: «Как блаженствует Рум!»
Аристотель, придворный советник, о друге
Ведал все: о делах его знал, о досуге.
Искендер слушал мудрого каждый совет,
Потому-то так скоро прошел он весь свет,
Если властный велик и советник на славу, —
Весь последует мир их благому уставу.