– Он в ловушке, шеф, – заключил Лепски. – Мы с Энди идем его брать.
– А бежать ему некуда? – спросил Террелл.
– Нет… мы его загнали в угол.
– Тогда, Том, никаких действий, пока я не приеду. Брать его я буду сам.
Лепски поморщился. Он вспомнил слова Беглера – приглядывайте за шефом, не пускайте его под пулю.
– Ладно, шеф, – и он выключил радио. Немного поколебался, потом глянул на Шилдса. – Идем брать эту сволочь, – скомандовал он и начал бесшумно подниматься по ступенькам.
Тем временем индианка Мани закончила обрабатывать Поку рану. Он сидел на кровати и оглядывал крохотную душную комнатенку.
Дверь осталась открытой. Над изголовьем постели висело большое распятие. Он посмотрел на него и тут же отвел глаза – вдруг почувствовал угрызения совести. Распятие напомнило ему об отце, как они вместе стояли на коленях в церкви, пахло ладаном, мерцала свеча, а на лице отца было безмятежное блаженство.
– Ты Пок Тохоло, сын большого друга моего дедушки, – сказала Мани, отодвигаясь от него. – Иди теперь к дедушке, он поможет тебе уйти. Он никому не отказывает в помощи.
– Твоего дедушки? – Пок выпрямился на кровати, глаза его округлились. – Ошида – твой дедушка?
Она кивнула.
– Ну да. Иди к нему. Он тебе поможет.
От отчаяния у Пока все поплыло перед глазами. Он давно подозревал, что с головой у него неладно. Подозревал, но не хотел верить – считал, что сумеет исцелиться силой воли. А сейчас понял – он болен, по-настоящему болен. Зачем он убил Ошиду? Ведь стоило только попросить Ошиду спрятать его, и тот бы выполнил эту просьбу без промедления.
Он сидел, не двигаясь, прислушиваясь к пульсирующей боли в руке, пистолет лежал на коленях. Вдруг стало ясно – жизнь его подошла к концу. Никто ему уже не поможет, никто не спасет.
Десятая ступенька сверху была подгнившей. Пок скакал через две ступеньки и на десятую не попал. Мани всегда через нее переступала. Лепски же этого знать не мог и на гнилушку надавил. Под тяжестью его тела ступенька сломалась с оглушительным треском. Рука его лежала на перилах, он вцепился в них – иначе нога оказалась бы в капкане. Ругнувшись себе под нос, он выдернул ногу, но, разумеется, уже себя выдал шумом и потому ракетой взлетел по оставшимся ступеням… голая площадка, справа – открытая дверь. Он махнул Шилдсу – поднимайся! – а сам прижался к стене, в руке его блестел пистолет.
Сквозь дверной проем он видел запыленный пол, проникшие через окно лучи солнца начертили на нем косые узоры.
Шилдс поднялся до третьей ступеньки сверху, пригнулся и застыл, направив пистолет на дверь и прикрывая Лепски.
Пок вздрогнул, когда услышал, как треснула ступенька. Метнул взгляд в сторону площадки за открытой дверью. Поднял пистолет.
На его лице Мани прочла бессильное отчаяние, испугалась, отодвинулась в сторону.
Левой рукой Пок вытащил из-под рубашки деньги, украденные у Ошиды, и бросил их на кровать.
– Прости, – сказал он, глядя на девушку. – Я сильно болен. У меня что-то с головой. – Он показал на деньги. Теперь они твои. – Поколебавшись секунду, он добавил: – Я убил твоего дедушку. Эти деньги – его. Я их забрал. Теперь они твои.
Лепски, кравшийся вдоль стены, застыл и стал прислушиваться.
Мани посмотрела на кучу денег, рассыпавшихся на грязном белом покрывале. В жизни она не видела столько денег. Глаза ее широко раскрылись.
– Мои?
Голова у нее пошла кругом. Если эти деньги и вправду ее, это же дверь в новую жизнь! Эта комнатка, запах и шум берегового квартала, цепкие пальцы, норовившие залезть ей повыше под юбку, когда она работала в ресторане, белые моряки, которых приходилось приводить сюда, когда хотелось подновить гардероб… с такими деньгами она выметет из своей жизни это и многое другое.
– Бери, – сказал Пок, наблюдая за ней.
– Ты правду говоришь? Это мне?
Она таращилась на деньги, не веря своим ушам и глазам.
– Я убил твоего дедушку, – повторил Пок, но тут же понял, что она его не слышит. Деньги – думать о чем-то другом она уже не могла. Он вдруг возненавидел ее. – Забирай и проваливай!
Она схватила деньги и выбежала на площадку.
Лепски мгновенно поймал ее за кисть и толкнул в объятия Шилдса. Тот зажал ей рот рукой.
Пок сидел на кровати и смотрел в открытую дверь. В мозгу его чередой поплыло все, что он в этой жизни ненавидел лютой ненавистью: клуб, раболепие и угодничество отца, богатые, самодовольные, жестокие и милостиво-снисходительные подонки из клуба.
О смерти он думал часто. Лучше всего, считал он, угаснуть, как гаснет лампа, когда потихоньку закручивают фитилек. Огонек сходит на нет и пропадает. Но его фитилек медленно не закрутить. В косые лучи света уже попала тень Лепски. Пок взглянул на висевшее на стене распятие. Каким-то чудом распятие вселило в него надежду, он засунул ствол пистолета в рот и нажал на спуск.