— Это еще почему?
— Неужели вам не приходило в голову, что Скэнлон умышленно использует его, дабы еще больше разъярить вас, заставить выйти из себя и совершить какую-либо неосторожность? Шериф хитер и умен. О, не будь он нищ, Скэнлон сумел бы выбиться в люди. Им прилагаются сейчас немалые усилия, чтобы разработать единственно стоящую версию — убийство на почве ревности. Ну а заняв позицию упрямого осла, вы делаете все возможное, чтобы убедить шерифа: именно такие ослы и способны на безрассудную ярость и убийство в состоянии аффекта. И не глядите на меня так, словно готовы слопать! Последуйте лучше совету и начинайте помогать Скэнлону. Никогда не защищайтесь от обвинения, которое против вас еще не выдвинуто, мой друг!
Джордж встал, и мы прошли в кабинет Скэнлона.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Процедура заняла менее часа, допрос проходил в довольно непринужденной обстановке. Пожалуй, слишком непринужденной. Скэнлон, чувствовалось, понял, что пошел по явно ложному следу, и ограничился лишь формальными вопросами с тем, чтобы оправдать сам факт допроса. Шериф, разумеется, приберег про запас информацию, полученную от «телефонной особы», решив сначала по возможности проверить реальность ее заявления. Когда же в его руках соберутся необходимые доказательства, вот тогда защитник закона и обрушит их на меня.
Я пересказал Скэнлону подробности событий минувшего утра, начиная с момента прибытия на болото в засидку и кончая возвращением домой в десять утра. Ответил на кучу ловко сформулированных вопросов, цель которых — как нетрудно было понять — вытянуть какую-либо деталь, которую я мог упустить и которая оказалась бы в состоянии вывести на след третьего лица, по всей вероятности, находившегося на месте событий. Джордж, сидя рядом, спокойно покуривал, не принимая участия в допросе.
Наконец Скэнлон утомленно помял лицо рукой.
— Ладно… Пока все.
Затем бросил напоследок:
— Причина, из-за которой совершено убийство, — вот единственная путеводная нить, которая нам нужна. Никто ничего не добьется, пока не станет ясно, почему убит Дан!
Мы с Джорджем вышли и сели в его машину.
— Когда возвращается Фрэнс? — спросил адвокат, останавливаясь у асфальтовой дорожки, что вела к моему дому.
— В воскресенье, — пришлось солгать. — Если только опять не передумает. Прямо-таки прижилась в Новом Орлеане.
— А моя в субботу… Как насчет партии в бридж на будущей неделе, а?
— Спасибо. С удовольствием. — Слова благодарности сыпались из меня словно из рога изобилия. — Весьма благодарен, метр!
— Пусть эта история с убийством вас больше не волнует. Скэнлон в конце концов отыщет настоящего убийцу. Хватка у него железная. Ставлю тысячу против одного доллара, что Дана прикончил чужак. Вероятно, какой-нибудь заклятый враг, которого Робертс нажил себе задолго до приезда в Карфаген… Кстати, именно это обстоятельство могло послужить главным поводом для переезда сюда. Он же был отчаянный бабник и, наверное, крепко насолил кому-то.
— Вполне может быть, — согласился я, открывая дверцу автомашины. — Спокойной ночи, Джордж!
— Радостных сновидений, дружище!
Джордж развернулся, скоро огни автомашины исчезли за углом.
Фрэнс оставила свет включенным. Чемодан ее и сумка исчезли.
Вдруг представилось, как она садится за руль своего «мерседеса» и мчится сквозь ночь, рассекая фарами ночную мглу. Куда? Опять в Новый Орлеан? Или в Майами, откуда вообще здесь появилась?
Спать не хотелось, да и не надеясь заснуть, я включил кофемолку, сварил порцию бодрящего ароматного капучино. Вернувшись в гостиную, заметил, что на диване лежит женская перчатка. Вторая валялась рядом, на ковре. Перепуганная Фрэнс впопыхах, видимо, забыла о них.
Тут вспомнились слова, сказанные Джорджем: мол, поведение мое давало основания подозревать, будто я ревновал Фрэнс. Неужели в это и впрямь кто-нибудь поверил? Да, во мне давно живет антипатия к Малхоленду. Но неприязнь к нашему пинкертону с его дурацким высокомерием возникла задолго до того, как в местном театре ставили «Детективную историю». И любовных сцен в пьесе, кажется, немного, по крайней мере между мистером Маклеодом и Мэри Маклеод, роли которых исполняли Малхоленд и моя жена. Ну а если я и возражал против участия Фрэнс в спектакле, то лишь потому, что все вечера в течение месяца женушку невозможно было застать дома — репетиции, репетиции. Ей, клянусь честью, совсем не нравился Малхоленд.