— Отменяется, моя родная Лесная Находка! Но это ничего не значит. Праздник будет. Пойдемте пешком, погуляем.
— У меня на сердце неспокойно, — пожаловалась Оленька. — Мне холодно. Я зябну. Не оставляйте меня одну, ради бога! С вами легче. Конечно, с Федей ничего не случилось — и все-таки что-то случилось. Как вы думаете, для чего понадобился Федя?
— Вы не волнуйтесь, Федя будет с вами. Ногу он уже отдал своему отечеству — ничего другого с него уже не спросят больше. Но работу спросят, работу потребуют!
Тучков мост охраняли юнкера. Они по трое и в две шеренги по двое ходили, с винтовками на плечах, учебным печатающим шагом. Дойдут до разводной части, браво повернутся и снова печатают.
— Эти могут стихи писать, — сказал Грин, указывая на охранителей умирающеро порядка. — Они и Достоевского, наверное, понимают. А самого главного понять не могут.
На тротуаре у входа в больницу Марии Магдалины стоял Александр Блок. Дожидался ли он кого-нибудь, или просто смотрел на свой город, на свое небо, на окно в четвертом этаже, — девушка гам сидела на подоконнике и плакала… — неизвестно, ради чего или кого остановился Александр Блок. Поднят воротник пальто, опущены плечи, руки в карманах, — должно быть, холодно, а уйти нельзя, надо стоять и ждать, смотреть, и сердце чует, и слова ушли за грань ведомого. Куда он смотрит, что видит его взор? В доме напротив магазин музыкальных инструментов, и на вывеске фамилия владельца: Колчин. А чуть подальше булочная, золоченый крендель над входом. Но это видят все, все это могут прочесть, и Оленька, спускаясь с моста, издали видит: Колчин. А за стеклом витрины — балалайки, гитары, бубны, скрипки, золотой рожок…
— Оленька, смотрите — Блок! — тихо сказал Александр Степанович.
— Тот самый? — спросила Оленька.
Подошли, остановились подле, Грин приподнял шляпу, поздоровался. Блок вздрогнул, взглянул на Оленьку и только ей одной коротко и печально улыбнулся.
— Откуда? — спросил он Грина.
— Из церкви, — ответил Грин.
Блок смотрел куда-то в сторону.
— Оленька должна была венчаться, вы помните, наверное, Оленьку, Александр Александрович?
— Припоминаю, — заметно оживляясь, проговорил Блок. — Я помню лицо, но не помню, где видел. Да, вспомнил! Сестра милосердия?
— Забавный случай, Александр Александрович, жених не явился на свадьбу. \ О нет, нет! Ничего страшного!
Блок выпрямился, одним рывком плеч и головой, откинутой назад, отогнул воротник пальто, осторожно взял Оленьку за руку.
— Простите, но — почему же жених не пришел на свадьбу?
— Не надо, — попросила Оленька. — Мой жених не мог прийти, но в следующий раз он придет непременно!..
Блок отпустил руку Оленьки и спросил:
— А он любит вас?
— О да! — ответила Оленька,
— И вы его любите?
— О да! — любуясь тем, кто ее спрашивает, ответила Оленька.
— И все хорошо?
— И все хорошо, спасибо! — неспокойно проговорила Оленька.
— Очень рад, — сказал Блок. — Попросите Александра Степановича рассказать какую-нибудь замысловатую историю. Он на это великий мастер.
Блок взял руку Оленьки, поцеловал ее — так смешно — в кончики пальцев.
— Не обижайте Оленьку, Александр Степанович, — совершенно серьезно обратился он к Грину. — И — до свидания!
Оленька и Грин сделали десять-пятнадцать шагов, оглянулись: Блок стоит, ждет кого-то. Оленьке стало жаль его, и она сказала об этом Грину.
— Вам жаль его, Блока? Может быть, все может быть, Оленька. Вам жаль, а я ему завидую…
ЗАВТРАК В НЕВЕСОМОЙ КУХНЕ
«Завтрак в невесомой кухне» — недостающая глава романа Жюля Верна «Из пушки на Луну». Эта глава не переводилась ни на один из иностранных языков. Более того, она, возможно, неизвестна и французам.
— Друзья, мы ведь еще не завтракали, — сказал Мишель Ардан своим товарищам по межпланетному путешествию. — Из того, что мы потеряли свой вес в этом пушечном ядре, вовсе не следует, что мы потеряли и аппетит. Я берусь устроить вам, господа, невесомый завтрак, который, без сомнения, будет состоять из самых «легких» блюд, когда-либо существовавших на свете!
И, не дожидаясь ответа товарищей, он принялся за стряпню. Завтрак решено было начать с бульона из распущенных в теплой воде' таблеток Либиха.
— Наша бутыль с водой притворяется пустой, — ворчал про себя Ардан, возясь с раскупоркой большой бутыли. — Но меня не проведешь: я ведь знаю, отчего ты такая легкая… Так, пробка вынута. Извольте же, госпожа бутылка, излить в кастрюлю ваше невесомое содержимое!