А когда уставали руки или пальцы не находили опоры, Мурат думал о Сене, косился на него через плечо и всегда встречал его поднятое вверх лицо с прищуренными от напряженного внимания глазами. Нет, он был не один. Но Мурат ловил себя на мысли, что если бы он знал — его страхуют еще два или три человека, то не стал бы, может быть, так тщательно выбирать каждый камень, каждую выбоину, за которые цеплялись его руки.
Вот что, очевидно, имел в виду Смирнов, когда утверждал, что на скальных участках двойка — самая надежная связка.
В том месте, где Востриков сорвался, Мурат увидел обломившийся натек льда. Несмотря на мороз, солнце все-таки прогрело камень, и лед не выдержал тяжести альпиниста. Кто же мог предусмотреть такое?
Всякий раз, когда Сеня подбирался к Мурату, чтобы поменяться местами и идти направляющим, Мурат видел его шевелящиеся губы и никак не мог понять, чего это бормочет напарник.
— Колдуешь? — не выдержал Мурат при очередной встрече.
— Стихи, — ответил Сеня и отправился вверх.
«Стихи? — оторопел Мурат. — У него хватает… Он читает стихи? Какие же это? Стихи… Даже рядом с Мухиным, который впервые идет по пятерке-«б», я просто…»
Добравшись до Мухина, Мурат спросил:
— Какие стихи?
— Пушкин, — бросил вдогонку Сеня.
«Может быть, это помогает?» — подумал Мурат и попробовал: «Ветер по морю гуляет…», «Мой дядя самых честных правил…», но это было явно «не то».
Подтянувшись на руках, сделав последнее усилие, Мурат увидел гребень пика ЦДСА. И тут же Синицын подхватил его и помог вскарабкаться на плиту.
— Ну, зачем? Зачем? — проговорил Мурат. Но когда над плитой показалось лицо Сени, его шепчущие губы, Мурат поспешил ему помочь.
— А вот у меня со стихами ничего не получилось…
— Не те читал, — уверенно сказал Сеня. — «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…» Эти годятся.
«Ладно, — подумал Мурат, — учи…»
Потом все шестеро долго сидели молча.
Ветер, бушевавший с утра, нагнал облака. Они плотно затянули пропасти. Похоже было, что альпинисты находятся не на высоте четырех тысяч метров, а на краю бесконечного снежного поля или у моря, из которого поднимаются рифы — вершины. Да, облака казались морем — седым, взбешенным. В нем двигались, вздымаясь и растекаясь, как волны, туманные валы. Вихрь срывал с их гребней пену, холодную и колючую. Только волны и всплески были немы, медлительны и будто невесомы.
Неожиданно Востриков сказал:
— Теперь я знаю — у бездны змеиные глаза. Они такие же, ьак у питона. Я видел в зоопарке — кролик верещал от ужаса, а сам полз в пасть удава.
Мурат перевел взгляд на Вострикова, и ему почудилось. 4то курносое лицо его вроде бы заострилось.
— Что ж ты не полз? — в голосе Панова клокотала ирония.
— Помолчи, — приказал ему Генерал.
Он поднялся, стал сматывать веревку в моток.
— Нехорошо мстить товарищу за волнение о нем. Пошли. Ночевать будем на пике ЦДСА. Тут всего пятьдесят метров.
— Теперь отсюда — семечки, — сказал Панов, идя рядом с Муратом.
— Летом — да.
— Почему?
— Карнизы. Летом гребень свободен от снега. А теперь на нем снежные надувы. Они хуже… Они что мышеловки.
— Скажи, Мурат, я подонок?
— Дурак, — и, помолчав, добавил: — Некоторые оптимисты утверждают, что это возрастное заболевание.
— А Востриков, как ты думаешь, обиделся на меня?
— Если умный — не обидится, — сказал Мурат.
— Я в первый раз по-настоящему страховал, — сказал Панов, — и разозлился на Вострикова. Вот черт курносый!
— Горы научат выдержке, — тихо проговорил Мурат и подумал, что сказал это больше для себя.
Они заночевали с подветренной стороны пика.
К утру высокие перистые облака затянули небо. Усилился ветер. Он дул упругими толчками штормовой силы.
Гребень между пиком ЦДСА и Западным Домбаем был не шире ступни. Идти по нему ветреным днем равносильно самоубийству. Генерал предложил садиться на гребень верхом и передвигаться, опираясь на руки.
Взгляд Синицына остановился на Мурате.
— Как ты себя чувствуешь?
Мурат пожал плечами:
— Отлично. — и подумал: «Наверное, такие люди, как Синицын, люди, не испытавшие страха, не умеют прощать даже временные слабости других».
— Иди первым.
Мурат кивнул и «оседлал» гребень.
Рюкзаки за спинами альпинистов превратились в паруса, которые невозможно было убрать. Приходилось ползти по припорошенным снегом острым камням, свесившись в сторону ветра, чтоб не сдуло. Приходилось очень чутко следить за напором воздушного потока. Стоило ему внезапно ослабнуть, и тяжесть рюкзака могла утащить в пропасть.