— Жив ли хоть?
— Жив!
И дверь снова хлопала.
…Но однажды его пригласили войти. Прохор смущенно топтался у порога, а женщина средних лет вынесла из комнаты небольшой ящичек и сунула его в руки Прохору.
— Возьмите и уходите! Все!
— Что? — не понял Прохор.
— Я не желаю больше участвовать в сомнительных делах своего более чем сомнительного родственничка, — сказала женщина. — А побрякушки, которые вы найдете в ящичке, советую сдать куда следует! И больше сюда не приходите.
— А… Петенька? — спросил Прохор. — Разве он не будет больше присылать мне денег?
Женщина взяла Прохора за рукав, втащила в комнату и, прикрыв дверь, тихо сказала:
— Эх вы, простофиля! Никаких денег сын вам не посылал. Никогда! Это деньги Келлера. А вернее — вещи. В семнадцатом году он передал их моему супругу с условием, чтобы он продавал их, а деньги давал вам за то, что вы склеп бережете. Все, что осталось, — в этой шкатулке. Должны же вы знать правду. Да и как могли вы ждать иного от графа? Понимаете, графа Келлера?!
— А как же Петенька? — лепетал Прохор. — Мне же барин обещал: придет Петенька, «здравствуй» скажет…
Женщина как-то странно посмотрела на Прохора:
— Ну что ж, может быть, и придет, может быть, и «здравствуй» скажет… А теперь идите.
…Шел 1961 год. Стояла осень. Резкие порывы холодного ветра гнали по заботливо расчищенной дорожке оранжевые листья. Словно играя, вперегонки они проносились мимо старика в больших валенках с красными калошами. Сердито хмуря брови, старик семенил вслед за листьями и нанизывал их на железную тросточку.
У часовни он настиг последний.
— Ну вот, поди, теперь чисто будет… Как ты тут, сударыня моя?
Реже стал он заглядывать в этот угол кладбища. Но все-таки какая-то сила тащила его сюда. Ему казалось, не сдержи он обещания — и не приедет, никогда не приедет Петр.
Если бы за несколько дней до трагических событий на Смоленском кладбище Громов побывал в Ленинградском аэропорту, он мог бы стать очевидцем довольно любопытной сцены.
По трапу только что прибывшего «ТУ-104» сошел высокий пожилой человек. Его уверенные движения плохо вязались с растерянным взглядом и какой-то жалкой, беспомощной улыбкой.
Несколько секунд он не отрываясь смотрел на четкую линию Пулковских холмов, потом подошел к девушке, стоявшей около электрокара, и, стараясь перекричать ревущие моторы, спросил:
— Как… вас… зовут?
— Маша… — удивилась девушка.
— Маша… Боже мой!..
Выйдя из ворот аэропорта, странный пассажир сел в такси и сказал:
— На Васильевский остров. Там скажу…
За боковыми стеклами мелькали незнакомые улицы, застроенные новыми домами. Чужими казались даже старые особняки с атлантами и дворянскими гербами. Как давно это было — Петроград, бегство из него… Пока был жив отец, он мог учиться в университете. А когда старик подполковник умер, оказалось, что денег больше нет. Есть только одни долги. Ушел с последнего курса. И когда нечего стало жрать, сделался сутенером. Потом игорный дом, рулетка, связь с шулерами. И, наконец, пять месяцев тюрьмы. В камере, просматривая журналы, он наткнулся на историю похищения из Лувра Монны-Лизы. Эта история вызвала какие-то неясные воспоминания. С тех пор он стал внимательно следить за сообщениями о кражах художественных ценностей. И когда вышел из тюрьмы, решение уже созрело…
В конце проспекта показались ажурные ворота Смоленского кладбища, и пассажир попросил остановиться. Расплатившись с шофером, подождал, пока автомобиль скрылся за углом, и зашагал к кладбищенской ограде. Через минуту он без стука вошел в комнату Прохора.
Прохор поднялся из-за стола и, комкая клеенку, уставился на гостя. Звякнул разбитый стакан.
— Где Петенька, где?..
Едва заметная досада промелькнула на лице гостя.
— Жив твой Петька! Жив Этишкет, кланяться велел. Ты… ты, Проша, жди. Приедет.
Он истово перекрестился. Прохор тоже перекрестился, но скорее машинально.
— Обещал, говоришь? Но сколько ждать прикажешь? — горько сказал Прохор. — А как же с деньгами получилось? Я-то думал — Петенька, а вышло-то оно вон как…
И снова тень досады пробежала по лицу гостя.
— А что получилось? Эти ценности батюшка так или иначе Пьеру положил. Так тебе не все равно? Деньги-то — они все одинаковые, Проша.
— От сына и деньги греют… А что, Петенька вышел в люди?
— Вышел… Конечно, вышел! Только понимаешь, Прохор…