— Приятная перспектива, — сказал я. — По я поверю, только увидев эти корабли собственными глазами.
Риттер даже снял очки, чтобы разглядеть меня как следует. Он смотрел так, будто только что повстречался со мной.
— Сколько вы на Севере? — спросил он после паузы.
— Две недели.
— А я пятнадцать лет. То, что вы задумали, — безумие. Вы не пройдете и двадцати миль.
— Это не трудно проверить, — сказал я. — Надевайте лямку.
— Это самоубийство! — закричал Риттер. Таким я его еще ни разу не видел. — Я никуда отсюда не пойду!
— Хорошо, — я тоже обозлился. — Я уйду один. Но уж вы тогда действительно получите постоянную прописку на этом холме.
Не знаю, понял ли Риттер, что такое прописка, но он затих.
— Вы безумный фанатик-коммунист! — т-ихо произнес он.
Я был беспартийный, но не стал объяснять это Риттеру. Сказал только:
— Даю вам еще десять минут.
Риттер замолчал.
— Хорошо, — произнес он наконец. — Я только возьму свой бумажник.
Он медленно побрел к дому. Теперь у него была совсем другая, жалкая спина.
Риттер долго не выходил. Я уже направился к дому, когда лейтенант, наконец, показался. В руке у него было несколько гвоздей.
— Где топор? — спросил он. — Или молоток?
Я кивнул на сани. Риттер, приподняв брезент, вынул топор. Я на всякий случай приспустил автомат.
— В чем дело?
— Надо заколотить дверь. Этот дом может пригодиться другим.
Дверь неплотно закрывалась. Риттер разгреб ногой снег. Пристукнул по двери топором. Не торопясь, стал забивать гвозди: два вверх, три сбоку, два внизу… Он явно не спешил. Я бесился, но ничего не мог поделать. Риттер был прав Дом действительно еще мог пригодиться людям. Что ни говори, а Риттер знал законы Севера.
Наконец лейтенант заколотил последний гвоздь. Подергал дверь и вернулся к саням. Надел лямку.
По заранее выбранной ложбине мы спустились к ледяному припаю. На льду снег был неглубок, и тянуть нарты пока было не трудно. Я оглянулся на оставшийся позади островок. На вершине холма темнел дом и островерхий шест антенны.
Риттер шагал слева от меня и чуть впереди. Я сделал лямки разной длины, как в собачьей упряжке. Риттеру я отдал более длинную. У меня было всегда в запасе полшага. Лейтенант шел не оборачиваясь.
Прошло около получаса. Нарты становились все тяжелей. Лямка врезалась в грудь. Наконец я остановился. Прикрыв рукавицей глаза от света, я смотрел на почти не приблизившуюся полосу торосов на горизонте. Риттер снял дымчатые очки. Отер с лица рукавом пот. Оглянулся назад, на островок. И тут же отвернулся. Я тоже невольно посмотрел назад. Но ничего не увидел.
— Пошли? — глухо спросил лейтенант и потянул вперед.
Я снова обернулся. Еще раз вгляделся в оставленный берег. И тут заметил, что над крышей дома подымался как будто легкий туман. В следующее мгновение я понял — это был дым…
— Открывай дверь! — задыхаясь, крякнул я. — Открывай, гад!
Мы проделали обратный путь в пятнадцать минут. Сани остались внизу на льду. Под дулом автомата Риттер бежал всю дорогу. Из забитого накрест досками окошечка вырывалось пламя.
Риттер взломал дверь. Ударил плотный дым. Я вытащил из сарая брезент.
В комнате огонь полз от печки к стеке. Горели стол, нары. К счастью, отсыревшие доски загорались медленно.
Я набросил брезент на печку и выскочил ка улицу. Отдышавшись, вошел снова. Ящики с консервами стояли нетронутые. Обгорел только один, с галетами. С помощью Риттера вытащил дымящиеся остатки стола и велел закидать тлеющий огонь снегом. Риттер повиновался. Он проиграл. Это был последний шанс дать сигнал своим — на большой остров.
Я заставил Риттера снова привести в порядок разбитую дверь. Дом действительно мог еще кому-нибудь пригодиться.
Потом мы ушли.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Я просыпаюсь в темноте. Рядом тяжело дышит Риттер. Теперь я точно знаю, когда он засыпает по-настоящему, и сразу, по-звериному, просыпаюсь при самом легком движении соседа. Еще совсем темно. После вчерашнего перехода болят ноги, тяжелая, словно свинцом налитая голова. Но надо вставать. Я должен успеть собраться в путь до света.