Днем в небе висит не по-осеннему яркое солнце. Снег слепит глаза. Беспрерывно текут слезы. Кажется, что в глаза кто-то бросил горсть перца. За ночь боль успокаивается, но днем начинается снова. Вокруг все как в тумане. Последние два дня я иду почти вслепую, стараясь попасть в такт шагов Риттера. Надо бы остановиться, посидеть день-другой в темноте, дать отдохнуть глазам. Но я не могу этого сделать. Больше всего опасаюсь, что мое состояние заметит Риттер.
Я вылезаю из мешка и тщательно переобуваю ноги. На ночь кладу унты под бок, но они все равно не успевают как следует просохнуть. Ноги мерзнут всю дорогу. Правая ступня опухла и болит. Плохой признак. Так часто начинается цинга.
Отрезаю широкую полосу от своего одеяла и обматываю ступни. Теперь будет теплее. Справа на востоке светлеет. Надо спешить.
Я разжигаю примус. Растапливаю в котелке немного снега. Разогреваю консервы. Все мои расчеты полетели к черту. Мы уже две недели в пути, а не прошли и шестидесяти километров. Сейчас мы живем на строгом, урезанном рационе. Едва вода нагрелась, тушу примус — приходится экономить керосин, его осталось всего полканистры.
Завтрак готов.
Мы идем бесконечно долго. Впереди сплошная белая пелена. Лед, снег, гряда торосов на горизонте. Ослепительно белый снег. Я уже не могу открыть глаз.
Боюсь остановиться. Риттер взглянет мне в лицо и поймет, что я слеп. Пока он шагает спокойно. Он уже привык идти в одной упряжке со мной. Сегодня легкая дорога, неглубокий снег. Ощущаю плечом, на котором натянута лямка, каждый шаг лейтенанта. Словно каторжники, скованные одной цепью, мы шагаем вперед и вперед.
Временами слепота отступает, и тогда мне удается бросить быстрый взгляд на дорогу, прикинуть расстояние до выбранного еще утром ропака ка горизонте. Сегодня мы должны обязательно дойти до него.
Лямка туго натягивается. Значит, Риттер остановился. Надо во что бы то ни стало открыть глаза. Прикрываю глаза рукой. Этот жест я могу себе позволить.
— В чем дело?
— Пора обедать.
— Рано.
— Два часа. Я устал.
— А я — нет.
Пауза. Опускаю руку к ношу. Если Риттер бросится — бить сразу в живот. Вероятно, мы смотрим друг другу в глаза, но я не вижу его лица. Становится нестерпимо жарко.
Но вот дернулись нарты. Риттер подчинился. Я тоже шагаю вперед. Важно попасть в такт его шагов. Облегченно прикрываю глаза. Можно дать им отдохнуть. Мы мерно шагаем в ногу, как солдаты в строю.
Я теряю представление о времени. Может быть, мы идем час, может быть, — три.
Моя лямка снова туго натянута. Риттер встал. Слышу его прерывистое дыхание.
— Не могу… — хрипит Риттер. — Не могу… — он ругается по-немецки.
Чувствую, что тоже больше не могу. Приоткрываю веки. Острая боль ударяет по глазам. Проклятое солнце все еще висит в небе. За несколько мгновений, пока я зряч, надо успеть выбрать место для привала.
Риттер обессиленно валится на снег. Я подтаскиваю нарты к торосам. Разворачиваю их поперек ветра. Глаза слезятся. Снова мир заволакивает пелена. На ощупь развязываю узлы на санях. Надо приготовить обед, пока Риттер не пришел в себя.
Самое трудное — разжечь примус. Он упрятан в большое ведро с прорезанной дверцей. Открываю дверцу. Осторожно наливаю в горелку керосин. Чиркаю спичку. Вероятно, она гаснет. Чиркаю вторую, протягиваю ее в дверцу. Вспышки кет. Третью спичку я держу в ладонях, пока огонек не касается загрубевших кончиков пальцев. Сильная вспышка опаляет руку. Примус мерно гудит.
Консервного ножа у нас нет, я открываю банку финкой Дигирнеса. И тут же попадаю ножом в левую руку. Нельзя спешить. В банках все замерзло. Весело будет, если я сварю суп из маринованных селедок. Осторожно пробую продукты. Засыпаю кипящую воду крупой и вываливаю туда полбанки тушенки. Это немного после такого перехода, но больше расходовать нельзя. Есть хочется до головокружения.
Пробую горячее варево и снимаю его с огня. Надо разлить похлебку. Слышу приближающиеся шаги Риттера. Миски я заранее поставил рядом, слева от примуса. Протягиваю руку… Мисок нет. Что-то сразу оборвалось в груди. Осторожно повожу рукой. Наконец пальцы натыкаются на холодный металл. Просто миски оказались чуть дальше, чем я предполагал.
Я налил Риттеру, поставил на снег.
— Ешьте.
Риттер жадно ест. Слышу, как он сопит и чавкает. А я в отчаянии сижу перед котелком и грызу сухарь. Я боюсь пронести ложку мимо рта.
— Вы больны?