— Да. Мой отец был профессором Петербургского университета.
— Вот как!
Я даже на секунду забываю о печенке.
— А вы думали, я выучил русский язык в школе разведки? — говорит Риттер.
— Нет. Какой вы разведчик! Вы просто так… любитель птичек.
— Это наследственная страсть, — говорит Риттер серьезно. — Мой отец был крупнейшим орнитологом. Наш дом всегда был полон птиц. Черные канарейки, голуби, редчайшие попугаи.
— И вы пошли по стопам отца?
— Нет. Я метеоролог.
Риттер вдруг осекается, как человек, сказавший лишнее.
— Значит, в германской армии существуют лейтенанты метеорологической службы?
Риттер усмехается.
— Знаете, Колчин, вы тоже не кончали школы контрразведки.
— Это вы угадали. Не кончал. К сожалению, не кончал.
Я понимаю, что больше мне от Риттера сегодня ничего не добиться. Ну что ж, для первого раза хватит. У нас еще будет время поговорить. Доедаю последний ломтик сырой, едва подсоленной печени.
— Берите еще, — предлагает Риттер. — Лучшее средство против цинги.
Что за неожиданная любезность? Пристально смотрю на лейтенанта. Не получив ответа, он берет свою половину печени.
Кипящая вода заливает примус. Пробую ножом мясо в котелке. Пожалуй, готово. Разливаю по мискам дымящуюся похлебку.
После сытного обеда очень хочется спать, но я пересиливаю себя и начинаю собираться в дорогу. Риттер аккуратно упаковывает в шкуру самые лучшие, уже подмерзшие куски мяса.
Я поскользнулся на куске требухи. Странно, но мне показалось, что это печень. Та самая половина, что взял себе Риттер. Я наклонился рассмотреть, но нахальная чайка утащила кусок прямо из-под моего носа. Нет, я же видел, как Риттер ел печень…
Внезапная острая боль в желудке заставила меня остановиться. Риттер тоже встал. Не оборачиваясь, он протирал очки. Новая спазма. Я невольно охнул. Риттер резко обернулся. Взгляд его неприкрытых глаз будто ожег меня. Но в следующую секунду он уже надел очки.
— Что случилось?
Я не ответил. Мне было не до разговоров. Я скинул лямку и заплетающимися ногами пошел в сторону. Риттер двинулся за мной.
— Ни с места! — крикнул я.
Я сделал еще несколько шагов. Спазма подступила к горлу. Меня вырвало. Когда я поднял голову, Риттер шел ко мне. Я вынул пистолет. Риттер остановился.
— Возвращайтесь к саням! — приказал я. — Ну?!
Риттер вернулся. Меня снова вырвало. На лбу выступил липкий пот. Ноги подгибались. Пришлось сесть на снег. Может быть, я просто слишком много съел? Я слышал как-то, что при отравлении врачи предлагают больному перечислить все, что он ел накануне. Причина отравления неизбежно вызовет приступ тошноты. Организм сам даст правильный ответ. При воспоминании о печени морского зайца меня сразу вырвало. «Берите еще, лучшее средство против цинги…» Значит, Ркттер знал, что она ядовита.
Кружилась голова. «Черные канарейки… Наследственная страсть… Берите еще…»
Риттер поднялся с саней.
— Ни с места!
Я заставил себя встать. Пошатываясь, направился к саням.
…«Выпьем за победу!..» «Где мой автомат?..» «У вас больные глаза…» Дым над зимовьем… «Берите еще…» Тяжелое тело Дигирнеса на снегу…
Я спустил предохранитель пистолета.
Риттер стал пятиться назад. Его глаза, не отрываясь, следили за пистолетом. Он сделал еще шаг назад, запутавшись в лямке, споткнулся и сел на снег. Он ничего не говорил. Подняв голову, он смотрел мне в лицо. Будь он в очках, я бы, наверное, выстрелил. Но на меня смотрели безоружные глаза смертельно испуганного человека.
Я опустил пистолет. Меня бил озноб.
— Возьмите жир, — сказал я, — разведите огонь. Вскипятите воды.
Риттер не двинулся с места.
— Слышите? — Я тяжело рухнул на сани. — Как можно больше воды…
Риттер, опасливо косясь на пистолет, поднялся. Резь в желудке не унималась. Голову как будто стянуло обручем.
Риттер набросал в миску с жиром мелко наструганных щепок, попросил спички.
Я лежал и смотрел на спину Риттера, пока он разводил огонь. «Черные канарейки… голуби… редчайшие попугаи…»
Меня спасло то, что у нас было много топлива и свежего мяса. С Риттера я не спускал глаз, но он беспрекословно выполнял все приказания. Вырыл снежную яму, грел воду, варил бульон.
Через три дня я почувствовал себя сносно и приказал Риттеру собираться. Он с недоумением посмотрел на меня.
— Вы не хотите еще несколько дней отдохнуть?
— Нет. Собирайтесь.
Дорога ухудшилась. На пути стояли крупные торосы, иногда целые хребты, между которыми нелегко найти проход. Я был слишком слаб, чтобы тащить сани, поэтому Риттер один впрягся в лямки, а я подталкивал нарты сзади. Самое плохое, что наши нарты не приспособлены к глубокому снегу. У них слишком узкие полозья, и у торосов они проваливаются по самый передок в глубокий, рыхлый снег. В день мы проходим не больше трех-четырех километров. Тому, кто идет впереди, тяжелее. К вечеру Риттер едва передвигает ноги.