— Стеночку рубите? Новаторскими методами? Вот один артиллерист предлагал в раскопы динамит закладывать и взрывать. А археологи отказались. И почему отказались — не понимаю! — И отошел к следующему раскопу.
Теперь из-под моего ножа отлетают уже не кусочки, а жалкие крошки. Жарко, пыльно, скучно. Бросить бы все и уйти побродить по пустыне…
К концу недели в моей «комнате» расчистился угол. Стены вышли неровные, истыканные ножом. Проглянул и кусочек пола, заботливо обмазанный глиной. В углу кучка обожженных костей. Первая находка.
— Шашлык ели, — сказал Сергей Павлович, внимательно оглядывая мой раскоп, — из барашка, натуральный — на косточке, Ну, хорошо, двигайтесь дальше…
Этот день не показался мне длинным и — жарким.
Весна неистовствовала. Цвели не только тамариски, саксаулы, акации, но и самые костлявые колючки. Просыпаясь по утрам, мы посматривали на электропровода: не распустились ли и на них лазоревые чашечки или пышные султаны? Все вокруг копошилось, хлопотало и множилось без числа и счета. Крохотные ящерочки шныряли по барханам. Ежики повадились в реставрационную палатку за упаковочной бумагой. Раскопки крепости заметно подвигались вперед. Рядом с моей «комнатой» открылись и другие.
Я тоже отдавала своей работе, своей «комнате» все силы, все внимание. Каждый ее сантиметр был расчищен ножом и скальпелем, сотни раз обметен кисточками. Стены в комнате уцелели не более чем на полметра в высоту, пол. местами изуродован завалами. И все же она необыкновенно обжитая», домашняя. Очажок, на котором готовили пищу, черепки развитого горшка на полу, пристенная суфа — узкая глиняная- лежанка, игрушечный сосудик, небрежно вылепленный, напоминаюь щий современную кукольную- посуду.
Простой глиняный, пол. Но опытный глаз археолога может узнать о многих обычаях, привычках обитателей комнаты. Порожек слева пониже — значит, из дверей чаще проходили влево, к очагу; в. середине комнаты, пол вытоптан больше — это естественно: у стен обычно ходят реже… Но почему так выбита обмазка пола в углу? Там, очевидно, хранилось самое необходимое, повседневное. — охотничий лук, кетмень или одно из, тех неизвестных нам орудий с нешироким лезвием, следы которыж сохранились на бортах вырубленных в полу ям. А здесь, где сохранилась лучше обмазка, наверное, лежала кошма — место ночлега.
В этом первом, своем раскопе я научилась многому… Я поняла, что труд археолога — тяжелый, но благодарный.
Кой-Крылган-кала.
Лагерь экспедиции.
Мавзолей Тюрабек-ханым.
Скульптурный портрет, найденный на Топраке.
Топрак-кала.
Кроепость небесного всадника
(Авеста)
Прошло семь лет. Я снова стою на верхней площадке Кой- Крылгана — теперь уже не в качестве зеленого новичка, а как полноправный сотрудник экспедиции — археолог.
Семь лет — ничтожный срок по сравнению с пятью веками жизни этого своеобразного памятника и шестнадцатью столетиями, которые он простоял мертвым, погребенным песками пустыни. Но за эти семь лет все изменилось: и пустыня и люди. Семь лет назад у самого горизонта, еле различимые, темнели полосы культурных земель. А сейчас все ближе к нам подступают хлопковые поля, посевы люцерны, юные сады семилетки. Пчелы с колхозных пасек залетают в наши палатки, по утрам нас будит петушиный крик. «Барабан мира», — так выражались древние хорезмийцы.
У самой крепости плещется мелководное пресное озеро. Белоснежное крыло баклана сверкает среди песков.
Наши друзья колхозники — туркмены, казахи, узбеки, каракалпаки — ведут наступление на пустыню! Возвращаются к жизни земли, которые были мертвыми два тысячелетия!
Брезентовый городок экспедиции тоже разросся.
Вокруг памятника — горы выброшенного из раскопов грунта. Похожие на ихтиозавров, притаились среди них транспортеры. Последний этап раскопок. Через несколько дней бульдозеры сомкнут кольцо «отвалов». Это наша линия обороны — вал, сооружаемый археологами, чтобы защитить раскопанную и расчищенную крепость от злейших врагов: песка и ветра.
Каждый год над нами кружил самолет. Проводилась аэрофотосъемка памятника. На первом снимке, опубликованном еще в 1949 году, Крылган словно лунный кратер среди разбросанных песчаных гряд. На следующих фотографиях появляются черные ячейки раскопов. Они едва заметны, но с каждым годом их все больше.
Теперь на фотографиях памятник выглядит как срез ствола фантастического дерева. Темной сердцевиной кажется массивная башня, годовыми кольцами — линии нескольких стен, широким поясом коры — отвалы земли. Между кольцами стен, точно причудливый рисунок древесины, сеть помещений.
Я с трудом припоминаю тот оплывший бугор, на который я взбиралась семь лет назад, в отчаянии, что «ничего не вижу».
Сейчас квадратные кирпичики стен, бойницы, ступеньки лестниц, своды, арки такие явственные, четкие, как будто здание только что построено.
Кладка из сырцового кирпича, сохранившаяся тысячелетия под ливнями, буранами, жгучим солнцем пустынь. На некоторых кирпичиках видны полосы, проведенные пальцами, или петельки с хвостиками — знаки (тамги) родовых групп, принимавших участие в строительстве. Отпечатались на кирпичах и совсем случайные следы, трогательные своей обыкновенностью, жизненностью: маленькая ребячья ступня и собачьи лапки.
Строго спланированный двухэтажный дворец-башня (диаметром 42 метра) подавляет мрачной торжественностью. В длинный центральный зал со второго этажа из стрелковой галереи ведут попарно расположенные лестницы. Из центрального зала арочные проходы ведут в смежные комнаты. Массивность стен, сводчатые перекрытия, слабая освещенность делают помещения дворца похожими на подземелье.
В пору возведения цитадели ее окружал только двор, обнесенный крепостной стеной и рвом. Позже всю площадь двора заняли жилые помещения, много раз перестраивавшиеся без особой системы.
Для того чтобы судить о назначении памятника, о продолжительности его существования, о людях, обитавших в нем, недостаточно восстановить его внешний облик. Надо еще изучить все найденные в нем следы жизни — «вещественные улики».
Находки, находки, находки…
С Кой-Крылгана после каждого сезона раскопок археологи отправляют в Москву сотни ящиков с находками: кости, дерево, алебастр, уголь, керамику.
В обработке материалов принимают участие не только археологи, но и антропологи, биологи, химики. Сергей Павлович Толстов не замыкается в своих «трех стенах» — этнография, археология, история, но использует для решения проблем и смежные и далекие области науки. Их современные достижения и… будущие.
За многие годы скопился целый склад ящиков с костями различных животных, обнаруженных в раскопах.
Хозяйственники жаловались Толстову:
— От «ваших» костей ни вздохнуть, ни повернуться. Какой смысл их хранить? Все, что можно, установлено: вид, род, семейство — все, что требуется для определения фауны.
— Вы уверены? Все, что можно? А я не уверен — все ли? Наука не стоит на месте, придумают что-нибудь еще, — упрямо повторял Сергей Павлович и не ошибся.
Украинский палеонтолог И. Г. Пидопличко разработал метод определения возраста костей путем прокаливания. Этим методом воспользовались и археологи.
Химики производят опыты с углем, определяя, сколько времени тому назад огонь превратил дерево в уголь. Анализ собранного на Крылгане угля подтвердил археологическую датировку памятника.