В лаборатории Михаила Михайловича Герасимова, работы которого известны всему миру, создан скульптурный портрет обитателя Кокчи. Большой покатый лоб, крупный, с горбинкой нос, тяжелый подбородок. Таким был охотник, скотовод и первый земледелец древних побережий Акча-Дарьи.
Недалеко от могильника нашлись следы поселений и первобытной ирригации. Русло бокового протока Акча-Дарьи было ограничено миниатюрной дамбой, вдоль которой размещались квадратики крошечных полей (в 4 кв. метра), окаймленные глиняными валиками. При паводках излишки воды в протоке задерживались дамбой и выпускались на поля. С веками эта система усложнялась. В век железа поля по размеру достигали уже гектара. Каналы протягивались на десятки метров. От каналов к полям вели сложные ответвления арыков.
Из битвы с природой человек вышел победителем. Земля получила воду, без которой невозможно земледелие в сухом и жарком климате Средней Азии. Земледелие, зачинателями которого были племена кокчинцев, составляло экономическую основу могучего рабовладельческого государства.
…Одинокий горшок, стоявший в пустыне, и в самом деле оказался волшебным. Он открыл перед нами страничку из жизни древнейших обитателей Хорезма, названных Сергеем Павловичем по имени ближайшего современного канала-ТАЗАБАГЬЯБЦАМИ.
Машина времени
Верблюды, самолеты, грузовики, катера — и в одном ряду с ними кирзовые сапоги, мягкие тапочки. Но главный вид транспорта в наших путешествиях — это машина, не числящаяся ни в каких списках. «Пока», как непременно добавил бы Толстов, не признающий принципиально ничего невозможного для науки.
— Ни бензина, ни фуража, ни запаха, ни мух, ни профилактики и никаких хозяйственников — вот за это я ее особенно люблю, — мечтательно произносит Сергей Павлович, — нашу Машину времени.
От космических скоростей с непривычки укачивает. Позавчера — на некрополе бронзового века. Вчера, то есть через тысячелетие, — на архаических полях в гостях у Андрианова. А сегодня в городе, сооруженном еще во времена Кира или Дария…
Внизу тропа, которой Андрианов гордится так, будто вытоптал ее сам, а не верблюды, тысячу лет назад проходившие тут в Иран с грузом темно-синего камня-самоцвета, которым отделывались стены царского двора в Сузах. Об этом добросовестно сообщают надписи дворцовых стен.
По этой же тропе караваны проносили вьюки со слитками золота в счет трехсот таланов, которые Дарий ежегодно собирал с Хорезма и других стран, входивших в 16-й округ — сатрапию царства Персидского.
Вздымая курчавые дымки пыли мягкими башмаками с узкими загнутыми носками, по этой тропе двигались воины.
…В такой пылище трудно разглядеть их лица. Видны только темные брови, густые, по-особому расчесанные бороды, остроконечные «скифские» колпаки или башлыки, застегнутые под подбородком, узкие штаны, кафтаны без воротов, отороченные мехом или каймою. На поясах у воинов кинжалы, через плечо у них тростниковые луки, колчаны подвязаны сбоку. А в руках тонкие копья, целый лес копий.
— Андрианов! Где-то ведь мы их уже встречали? Этих людей?
Борис Васильевич безупречен.
— На барельефчике гробницы Дария.
— По-моему, еще на глиняных налепах-украшениях, — осторожно вставляет Раппопорт.
— В Малой Азии, — увлеченно подхватывает Сергей Павлович. — В Ассирии, в Египте! В знаменитом Фермопильском сражении! В битвах при Саламине, при Платеях! Здесь у ворот крепости только начинается поход. Они идут, чтобы слиться с войсками Ксеркса. Они выносливы и мужественны и будут сражаться в пехоте против почти неведомых им греков, афинян и спартанцев, на далеком Балканском полуострове, в другой части света. Они идут… Они еще не знают, что их ждет! Они побегут, разбитые греками, побегут вместе с остатками прославленного Иранского войска — через Македонию, Фракию и Византию, «потерявши многих людей, изрубленных, изнемогших от голода и усталости». Кто-нибудь из них осядет на чужбине, создавая истинную славу родине не мечом, а замечательным искусством гончарства, потому что их родина Хорезм — подлинное «глиняное царство». Но немногие вернутся на родину к запущенному хозяйству из этого грандиозного по масштабам, блестящего, но бессмысленного похода.
— Но эта Машина времени несовершенна! Смотрите! Они уходят. Мы не можем остановить этих людей, хотя знаем наперед все, что с ними будет! Не можем повернуть хотя бы часть из них, пока не поздно.
Сергей Павлович хмуро смотрит на тропу, еле обозначенную в серой, сухой, как порох, земле:
— Верно! Но, может быть, Машина времени поможет нам остановить других, живых людей, марширующих, вооружающихся. Удержать их, пока не поздно…
Трехбашенная цитадель
В самом начале работы экспедиции археологи заметили, что на некоторых монетах Кушан — династии, объединившей в огромную рабовладельческую империю народы Средней Азии и Индии, имеются надчеканки: знаки — «тамги» хорезмийских царей, а потом, к началу III века, и первые монеты с хорезмийскими надписями. Значит, к этому времени Хорезм стал самостоятельной страной? Но где же новая столица хорезм- шахов? Где центр нового государства? Поиски привели к замечательным открытиям на городище Топрак-кала.
Рассказ Сергея Павловича о первых разведках на этом памятнике сейчас звучит как легенда: «В ясный октябрьский вечер 1938 года перед нашей маленькой разведочной группой далеко на западе, за гладкой равниной песков и такыров, на горизонте возник контур огромных развалин, увенчанных могучими очертаниями трехбашенной цитадели. «Что это за крепость?» — спросил я проводника. «Это Топрак-кала. Там нет ничего интересного», — был лаконичный ответ. На следующий день наш караван подходил к «неинтересной крепости». Черносерая неровная поверхность солончаковой корки скрывала рыхлый слой разъеденной солью почвы, в которой ноги верблюдов проваливались по щиколотку, оставляя крупные, неровные пятна следов.
Солнце садилось, когда мы подошли к северной стене крепости, повернутой к Султан-Уиздагским горам.
Вблизи вздымающаяся на двадцатиметровую высоту серая громада трехбашенного замка производила подавляющее впечатление. Мы вскарабкались вверх по осыпи. Справа от нас, в южном срезе северо-восточной башни, зиял ряд раскрытых сводчатых помещений. Могучие полуразрушенные арки угрожающе нависали над головой…
И вдруг в косых лучах заходящего солнца на серой поверхности городища четко выступил рисунок древней планировки: от ворот в южной стене протянулась узкая темная полоса главной улицы, в стороне от нее разошлись симметричные переулки, очертившие четким контуром огромные дома-кварталы, распадающиеся на бесчисленные прямоугольники комнат.
Мы вышли через южные ворота и вдоль рва восточной стены двинулись в лагерь. Стена рисовалась величественным черным контуром, зазубренным временем на затухающем закатном небе. На башнях, как тени часовых, перекликались сычи…»1*.
Дворец Топрак-калы известен читателю и у нас и за рубежом по неоднократным публикациям — научным и популярным.
Самые интересные находки с Топрака выставлены в залах Государственного Эрмитажа и Ленинградского музея антропологии и этнографии. Сейчас Сергей Павлович вместе со всеми «хорезмийцами» готовит монографию о «Сокровищах трехбашенного замка». Книга будет не менее увлекательна, чем известная всем литература об археологических открытиях в Египте — классической стране древности.
Цитадель Топрака, выстроенная в два-три этажа, площадью в 11 тысяч квадратных метров, возвышается, как на скале, на искусственном цоколе и производит впечатление «каменности». На самом деле весь дворец глиняный, а цоколь — это бархан, укрепленный глиной. Между мощными стенами-перегородками — кирпичи, засыпанные песком.
«Постройка на песке» не в пример известной пословице в условиях Средней Азии — очень прочная конструкция. Она мало подвержена разрушительному действию почвенной влаги и солей. К этому «изобретению» пришли еще первобытные «архитекторы», сооружавшие свои жилища на барханах. Если измерить расстояние от земли до верхушки башен Топрака, то получится высота десятиэтажного дома. Мощность шахской цитадели противопоставляется всему остальному городу, расположенному значительно ниже. Каждый городской квартал вмещает до ста — ста пятидесяти тесных клетушек, в которых ютились «рядовые» хорезмийцы. Это ярчайшая картина социальных отношений в рабовладельческой восточной деспотии.