— Да, а теперь наши астрофизики стараются понять, почему лишь в некоторых местах Галактики звезды собрались вот в такие шары. Загадка эта интересует нас давно, но пока ответа нет. Удалось только заметить одну явную закономерность: чем дальше находится такое звездное скопление от плоскости галактического экватора, тем больше у него диаметр.
— И что же, по-вашему, это означает?
— Многие астрономы считают, будто это как-то связано с вашим происхождением…
— Возможно, возможно. Но, к сожалению, мы не можем больше вести беседу. Нас поторапливают другие участники звездного хора.
Мелодию подхватила группа дискантов:
— Наши звездные ассоциации не так заметны, они выглядят гораздо скромнее шаровых скоплений. Но ваши астрономы изучают нас гораздо внимательнее и пристальней, чем все другие уголки Галактики. Они не сводят с нас окуляры самых мощных своих телескопов.
— Конечно! Ведь, как предполагают открывший вас академик В. А. Амбарцумян и его сторонники во многих странах, звездные ассоциации — это звезды еще только рождающиеся. Они очень ярки и горячи, всегда встречаются группами, потому что еще не успели разойтись в разные стороны.
— Да, мы самые молодые, у нас еще все впереди!
— Несомненно! Ведь какие-то несколько миллионов лет для звезды — младенческий возраст. Открытие академика Амбарцумяна имеет громадное значение. Он впервые доказал, что звезды в Галактике рождаются и в наши дни. Развитие звездного скопления, к которому принадлежит Солнце, продолжается непрерывно, Но…
— Мы уже догадываемся, о чем вы хотите спросить.
— Еще бы, этот вопрос волнует всех астрофизиков. Нам уже мало знать, что в глубинах Галактики звезды рождаются и сейчас. Теперь нам хочется узнать, как это происходит. Из чего вы рождаетесь?
«Очевидно, не из пустоты. Ищите, внимательнее изучайте все уголки Галактики, и вы наверняка найдете материал, из которого создаются звезды…
— Позвольте! — глубокий, громовой бас перебил хор самых молодых звезд. — Что это за симфония? Все хоры, хоры. Должно быть и сольное пение!
— Конечно, но нам хотелось бы знать…
— Понятно. Вы так далеки от меня, что я кажусь вам самой обыкновенной звездой. А я — необыкновенная. Я звезда в созвездии Цефея, самая крупная во всей Галактике. Мой диаметр больше солнечного в тысячу раз. Попробуйте представить такое светило на вашем небосводе!
— Подумаешь! — перебил гиганта чей-то весьма сварливый голос. — Как говорится, велика Федула, да… А я вот постоянно меняю свою яркость, это гораздо интереснее, не правда ли? Обычно я выгляжу, как звезда второй звездной величины, а потом вдруг начинаю светить гораздо слабее — в пределах четвертой величины. За это меня еще в древности прозвали «Звездой Дьявола»!
— Эль-Гуль, или, как мы теперь вас называем, — пожалуй, куда менее поэтично — Бета Персея! Но, позвольте, вашу загадочность ученые раскусили давно…
— Ага, попалась! — послышалось с разных сторон. — Она вовсе не меняет свой свет! Она не переменная звезда, а ловкая самозванка. Просто там — две звезды разной яркости, и когда одна из них заслоняет другую, вам с Земли кажется, будто Бета потускнела. А вот мы, цефеиды, действительно меняем свою яркость через определенные периоды.
— Да, ваши удивительные «подмигивания» очень привлекают внимание астрономов. Они даже сумели установить расстояния до многих участков Галактики, пользуясь вашими яркими вспышками через определенные промежутки времени.
— За это вы и назвали нас так поэтично: «Маяки вселенной»? Спасибо!
— Не поможете ли вы нам разгадать и другую загадку?
— Какую?
— Почему вы то вспыхиваете так ярко, что ваша температура вдруг повышается сразу на тысячи градусов, то становитесь еле видными в самые сильные телескопы?
— Но, кажется, ваши ученые уже сами начинают догадываться?
— Да, большинство астрофизиков теперь согласно, что вас следует считать пульсирующими звездами…
— Вот и все, и нет ничего загадочного! — снова вмешалась сварливая Бета. — Вы просто то распухаете, то сжимаетесь. А представляете вы, земляне, как отличается от вашего озаряемый мной небосвод? Ведь я не одна, и на нем сияют сразу два солнца — одно оранжевое, другое голубое.
— Должно быть, это действительно редкое по красоте зрелище! Но, к сожалению, вряд ли им может кто-нибудь любоваться.
— Это почему же? Или вы по-прежнему самонадеянно считаете, будто ваша Земля — единственный населенный разумными существами шарик во всей Галактике?
— Нет, мы так не думаем. Но не всякая звезда создает условия, пригодные для Жизни. По последним расчетам советского академика В. Г. Фесенкова, лишь одна стотысячная часть звезд Галактики имеет планеты с природными условиями, подходящими для развития органической жизни…
— Ну, учитывая, что вы уже насчитали в Галактике более ста миллиардов звезд — так, кажется? — это немало…
— Да, но двойные звезды, подобные вам, дорогая Бета, вряд ли пригодны для развития жизни. Если у вас и есть планеты, то под влиянием притяжения сразу двух звезд они должны вращаться по очень вытянутой орбите. А от этого на них так сильно меняется температура, что постоянные скачки от испепеляющего зноя к почти космической стуже убьют в зародыше любую жизнь.
— Печально, — донесся чей-то тяжелый вздох из глубины Галактики. — Печально, что и мы, как двойные звезды, обречены на одиночество и не можем иметь планеты, населенные разумными существами. Нас вообще все чураются, стараются держаться подальше от нас…
— А это кто подает голос?
— Мы, которых ваши астрономы почему-то прозвали «новыми» звездами.
— Да, название не слишком удачное. Но виноваты в нем вы сами. Своими внезапными яркими вспышками на небосводе вы и впрямь ввели в заблуждение многих астрономов прошлых веков, которые думали, будто на их глазах зажигалась в небе новая звезда. Лишь недавно удалось установить, что вы существуете давно, но только временами вдруг вспыхиваете, сразу увеличивая свой блеск в десятки, а то и в сотни тысяч раз!
— Красивое зрелище, не правда ли?
— Конечно… если любоваться им издалека. При каждой такой вспышке, как установили советские ученые, вы сбрасываете внешнюю оболочку, свое огненное покрывало, и поток ваших раскаленных газов разлетается в разные стороны на сотни тысяч километров. Для жизни поблизости от вас это действительно малоподходящая обстановка. Но не огорчайтесь. Вы не одиноки. Наши астрономы внимательно изучают каждую «новую» звезду. Они даже подсчитали, что во всей Галактике их каждый год вспыхивает около сотни…
— Обычное явление, ничего особенного, — пренебрежительно пробурчал чей-то низкий басовитый голос. — Они сотнями вспыхивают каждый год, увеличивая свой блеск всего в какие-то тысячи раз. А когда вспыхнула я, мой блеск возрос сразу в сто миллионов раз! Можете ли вы себе это представить? Навряд ли.
— Вы правы: вспышки так называемых «сверхновых» звезд представляют действительно одно из самых грандиозных явлений природы, доступных нашему наблюдению. Это ведь именно ваш голос мы слышим, уважаемая «сверхновая»?
— Да. Я вспыхнула в 1572 году в созвездии Кассиопея.
— И наблюдавший эту вспышку великий астроном Тихо Браге свидетельствует, что ваша яркость в тот момент была так велика, что вы стали видимы даже днем, при солнечном свете.
— А теперь — до следующей вспышки — я снова кажусь обычной, не слишком яркой звездой.
— К сожалению, вспышки «сверхновых» звезд в нашей Галактике удается наблюдать не так-то часто: в среднем один раз за четыреста лет. Но в современные телескопы мы можем видеть вспышки таких звезд даже в других галактиках.
— И что же вашим ученым удалось узнать о нас?
— Увы, пока не слишком много. Особенно загадочной остается сама механика вспышки. Ее нельзя объяснить обычными источниками энергии — термоядерными реакциями, как у нашего Солнца и других звезд.
— Но какие-то предположения у вас есть?
— Пожалуй, наиболее вероятной теперь считается теория американского астронома Цвикки. Он считает, будто при вспышке каждая «сверхновая» так сильно сжимается, что внутри ее нарушается нормальная структура атомов и она становится «нейтронной» звездой. При этом плотность вещества внутри звезды делается так велика, что булавочная головка, сделанная из него, весила бы сто тысяч тонн по нашим земным мерам!